Город падающих ангелов
Шрифт:
На отпевании я сидел рядом с де Луиджи. Художник пребывал в весьма желчном настроении.
– Всю неделю Марио пролежал в холодильнике, – сказал он. – Меня с души воротит от этой публики. Она обращает больше внимания на его гомосексуальность, чем на его стихи, сердце и душу. Никто не может пройти мимо физического аспекта, потому что мы живем в материалистическом обществе. Все, кому не лень, объясняют смерть Марио через его задний проход. Они не понимают его. Все сводится к тактильным ощущениям. Мы снова становимся обезьянами. – Людовико пожал плечами. – Я с ужасом жду того дня, когда они поймут меня, ведь это будет означать,
Несмотря на уверенность полиции, некоторые друзья Стефани сомневались, что его смерть можно объяснить самоубийством. Стефани физически был абсолютно беспомощным, утверждали они. Он не справлялся с простейшими вещами в своей повседневной жизни. Как сказал один из друзей Стефани: «Он бы не смог повесить картину, а не то что повеситься сам».
Мария Ирма Мариотти, журналистка, писавшая о культуре для газеты «Солнце 24 часа», была знакома со Стефани тридцать пять лет и была изумлена тем, что его нашли в петле практически голым. «Марио всегда был озабочен своей внешностью, – вспоминала она. – Если бы он задумал самоубийство, зная, что его тело увидят незнакомцы, то предстал бы перед ними в более приличном виде».
Вскоре после смерти Стефани Университетское издательство выпустило пятидесятистраничную книжку его последних стихов, «Молчаливое отчаяние». На обложке была помещена черно-белая фотография утомленного и печального Стефани, и настроение стихов тоже было мрачным. Он писал, что на губах его улыбка, а на сердце тяжесть. Он устал от жизни; жизнь давила на него невыносимым бременем. Смерть ждала его в конце пути его одинокого поезда.
Я нашел экземпляр книги с более ранними произведениями поэта – «Тайные стихи». Она вышла за три года до его смерти, но даже тогда образ его мыслей был предельно ясен: «Я продолжаю жить, – признавался он, – но хочу умереть».
Мне было очевидно, что большинство знавших Марио людей не читали его стихов. Я сел и в течение дня читал их. Почти половина стихов были посвящены жизни, смерти, болезненным воспоминаниям, любовным страданиям и неизбывной тоске.
Именно тогда я решил позвонить издателю Стефани. По названию – Университетское издательство – я предположил, что речь идет об авторитетном научном издательстве, но найти его в телефонном справочнике мне не удалось. После долгих поисков я выяснил, что эта фирма, в штате которой числится один-единственный человек, Альберт Гардин, располагалась в принадлежащем его жене магазине винтажной одежды на узкой боковой улочке, Калле-дель-Скалетер, недалеко от Кампо-Сан-Джакомо-дель-Орио.
Заглянув в окно крошечного магазинчика, я увидел помещение, от пола до потолка заваленное старинными шляпами, платьями, накидками, сюртуками, шарфами, зонтиками, куклами и тканями – свернутыми, висящими, разложенными и скатанными. В помещении не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало издательство. Войдя, я спросил у женщины со светло-каштановыми волосами до плеч, не проводит ли она меня к Альберту Гардину. В этот момент из-за груды шляп показался невысокий бородатый человек. Это и был Альберт Гардин.
Я представился и сказал, что хочу больше узнать о Марио Стефани. Синьор Гардин ответил, что будет рад рассказать мне многое о его поэзии, и то немногое о его смерти, что он знает. Он указал мне на стул, и я сел.
–
– Думаете, это было убийство?
– Возможно. Может, вскрытие что-нибудь покажет.
– Но полиция утверждает, будто нет никаких признаков убийства, – сказал я.
– Ну, конечно, – ответил он.
– Говорят также, что нет никаких свидетельств ограбления. Деньги, картины и ценные вещи на месте.
– Там, естественно, могли найти деньги, картины и ценные вещи, но откуда вывод, что ничего не пропало?
– А разве не было других признаков того, что Марио Стефани был склонен к самоубийству? – спросил я. – Я имею в виду его только что изданную книгу. Это же дорожная карта к самоубийству.
– Марио говорил мне о смерти и самоубийстве не один раз, – сказал Гардин. – Но не думаю, что он был склонен к самоубийству, к тому же есть вещи, которые подсказывают мне: с его смертью не все чисто.
– Что именно вы имеете в виду?
– За день до смерти он позвонил мне и просил ничем не занимать тридцатое марта. Он планировал какое-то мероприятие в Лидо. Не могу припомнить, какое именно – кажется, литературные чтения для детей и стариков. Как бы то ни было, он с большим энтузиазмом ждал этого дня. Зачем ему было все это планировать, если он задумал самоубийство?
– Но может, это желание настигло его совершенно внезапно, – предположил я. – Я понимаю, что это могло бы случиться, особенно с человеком, который боролся со своими суицидальными устремлениями.
Гардин отрицательно покачал головой.
– Я хорошо знал Марио. Дружба значила для него очень много. Я уверен, он бы пришел ко мне последний раз, чтобы попрощаться. Это было бы в его духе. Марио был… – Гардин осекся, закрыл глаза и помолчал; в уголках глаз показались слезы. – Простите. Я до сих пор не привык говорить: «Марио был». Я хотел сказать, что Марио был настоящим другом, вот и все. Он был удручен и подавлен, но не настолько, чтобы покончить с собой.
– Почему он был подавлен?
Гардин помолчал и посмотрел на свои руки, прежде чем ответить:
– Думаю, что его шантажировали.
– Неужели?
– Марио всегда гордился тем, что угощал людей выпивкой и обедами. Он говаривал: «Я хочу унизить тебя моей щедростью». Но прошлым летом он перестал это делать. Признался, что у него финансовые трудности и что он не может поэтому платить, а если платил, то только за себя. Иногда, завидев торопливо идущего мимо бара человека, он приглашал того выпить, рассчитывая, что у него нет времени принять предложение. Я понимал, что у его финансовых проблем была причина, и это сильно меня тревожило. Наконец, я прямо спросил, не шантажируют ли его. Он ответил: «Нет, нет, нет!» Но потом он поблагодарил меня за этот вопрос и сказал: «Возможно, когда-нибудь я тебе все объясню».