Город падающих ангелов

Берендт Джон

– Но зачем кому-то понадобилось его шантажировать? Он же открыто говорил о своей гомосексуальности.

– Да, но часть своей жизни он скрывал от посторонних глаз. Он платил за секс. Мальчиков он находил в среде рабочего класса. Некоторые имели криминальное прошлое. Были среди них и наркоманы. Они подходили к нему на улице и говорили, что им нужны деньги, например, на оплату счета за электричество, и он отвечал: «Хорошо, приходи сегодня вечером ко мне домой». Для мальчиков это был вопрос денег, но Марио часто влюблялся и становился уязвимым. Он давал им все, что они хотели, а они всегда хотели денег. Вот о каком шантаже я думаю.

Гардин

был также обеспокоен состоянием имущества Стефани.

– Семнадцать художников писали портреты Марио, включая Джорджо де Кирико. Марио говорил, что хотел бы, чтобы его портреты, его сочинения, его собрание из тысяч книг были переданы в музей фонда Кверини Стампалья.

В особенности Гардин был обеспокоен судьбой неопубликованных стихов Стефани.

– Он всегда набрасывал стихи на чем угодно, – сказал Гардин. – Эти наброски находятся в десятках записных книжек, на клочках бумаги – оконченные и неоконченные. Для стороннего наблюдателя эти записи вообще не имеют никакой ценности. Их могут просто выбросить.

Сначала все были уверены, что наследником Стефани будет его ближайший родственник, двоюродная сестра, которая была едва с ним знакома. Она занималась его похоронами и была единственным человеком, которому полиция разрешила доступ в его квартиру. Однако вскоре после смерти Стефани права на наследство предъявили две некоммерческие организации, якобы Марио говорил им, что назвал их наследниками в своем завещании, – Ассоциация поддержки противораковых исследований в Милане и Вальденсовская церковь в Венеции. Вальденсовская церковь заявила о своих правах совсем недавно, и ее притязания представлялись обоснованными.

Однако месяц спустя «Иль Газеттино» взорвалась заголовком: «Тайна третьего завещания». Полиция обнаружила в квартире Стефани третье завещание, имевшее более позднюю дату составления, чем два других. Полицейские не стали раскрывать имя названного там наследника, но заявили, что этот человек не был упомянут в двух предыдущих завещаниях. Возникла, правда, одна загвоздка. Была найдена лишь фотокопия завещания, которая не имела юридической силы. Оригинал обнаружен не был. Государственный прокурор заявил, что допросит нотариуса, чтобы выяснить, был оригинал приостановлен, скрыт или уничтожен.

Самым удивительным в этой новости было сообщение о том, что имущество Стефани состояло не только из его дома, но еще из шести доходных квартир в Местре и двух складских помещений в районе Риальто. Таким образом, состояние Стефани превышало миллион долларов.

На следующий день нотариус Стефани нашел оригинал третьего завещания, который, как оказалось, был засунут в книгу стихов, подаренных поэтом нотариусу несколько месяцев назад. Кроме того, нотариус обнаружил в книге и четвертое завещание, датированное месяцем позже третьего, но полностью его повторявшее. Имя наследника пока не разглашалось.

Еще через шесть недель история приняла новый, неожиданный оборот, так как выяснилось удивительное – наследницей оказалась годовалая девочка. Стефани обожал ребенка так, словно это была его родная дочь. По мнению «Иль Газеттино», Стефани сделал наследником отца девочки, потому что сама она была еще очень мала, и, если бы он оставил свое состояние ей самой, то суд взял бы состояние под свой контроль до ее совершеннолетия – до восемнадцати лет. Тем не менее имена девочки и ее родителей названы не были. В статье также говорилось, что родители девочки принадлежали к рабочему

классу и были до крайности изумлены, когда ознакомились с завещанием, – они не могли поверить своим глазам.

Этот последний поворот сюжета поставил в тупик всех, кто знал Стефани, и особенно Альберта Гардина. В конце июня, проходя перед витриной его магазина, я увидел его голову из-за горы шляп. Я вошел в магазин.

– Вам удалось что-нибудь выяснить об этой девочке? – спросил я.

– Нет никакой девочки, – ответил он.

– Что?

– Марио оставил все мужчине тридцати двух лет. Это все, что сказано в его завещании. Никакая девочка там не упоминается.

– Как вам удалось это узнать? – спросил я.

Гардин выдвинул ящик стола и вытащил оттуда лист бумаги. Это была копия третьего завещания Марио Стефани. Оно было написано от руки, как того требует итальянский закон. «Единственным и полномочным» наследником был назван Никола Бернарди.

– Кто он?

– Торговец овощами и фруктами, – ответил Гардин. – Он работает на площади Сан-Марко в магазине, принадлежащем его семье. У него и его жены есть маленькая дочь. Девочку зовут Анной. Марио написал о ней стихотворение.

Тогда я вспомнил, что в эфире своих телепрограмм Стефани дважды говорил о прелестной маленькой девочке, которая помогла ему выкарабкаться из тяжелой депрессии. Гардин протянул мне экземпляр книги стихов Стефани и открыл на странице, где было это стихотворение. Стефани писал, что Анна вселила в него надежду и волю к жизни.

– «Иль Газеттино» ошиблась еще кое в чем, – сказал Гардин. – Газета написала, что нотариус нашел завещание между страницами книги стихов. Но когда нотариус регистрировал это завещание, он сообщил, что получил его лично от адвоката Николы Бернарди. У меня есть и документ о регистрации.

– И что вам это дало? – спросил я.

– Мои подозрения в итоге только усилились. Сейчас я покажу вам нечто действительно странное. Посмотрите, как написано это завещание. В нем полно грамматических ошибок. Марио просто не смог бы написать ничего подобного. Например, он то переходит с первого лица на третье, а потом снова с третьего на первое: «Я, Марио Стефани, полностью осознающий его действия, оставляет все его движимое и недвижимое имущество, а также все мои финансовые активы…» Если это не откровенная фальшивка, то, значит, Марио, когда писал эти строки, находился под невероятным давлением. Вероятно, текст был ему продиктован. Если же Марио целенаправленно именно так написал свое завещание, то он совершил самоубийство дважды – первый раз это было литературное самоубийство. Я хочу сказать, какое дело было этому фруктово-овощному торгашу до поэзии? Как он сможет отличить листок бумаги со стихотворением от листка бумаги, который можно с легким сердцем выбросить? Сможет ли он принимать решения о литературных правах и переводах? Сможет ли вести переговоры с издательствами?

– Если уж мы об этом заговорили, – сказал я, – как это повлияет на вас, как на издателя Стефани? Я заметил, что в его книгах Университетское издательство называется держателем всех авторских прав.

Он пожал плечами.

– Кто знает?

– Что вы собираетесь со всем этим делать?

– Для начала я должен разгадать эту тайну. Я собираюсь подать заявление на имя прокурора и потребовать проведения честного открытого расследования, а затем отправлю копии документов в газеты.

Именно это Гардин и сделал неделю спустя.