Город Последний

Лукошкин Савелий

Но близнецы, оказывается, уже успели когда-то исчезнуть.

– Осторожные ребятки, – заметил я.

– А то, – он ухмыльнулся, сверкнув в сумерках белоснежными зубами. – Ну что, Артём. Давайте я вас угощу парой кружек пива, а?

Я кивнул.

– С удовольствием.

С тихого бульвара мы свернули на неожиданно оживлённый проспект. Таким я Города ещё не видел: в сумерках сиял свет фар и фонарей, мимо проходило множество людей (мужчины были одеты более-менее привычно, зато женщины светились яркими красками:

бирюзовым, пепельно-розовым, жёлтым, зелёным). Плеск волн был еле слышен из-за оживлённого гула голосов.

Я думал, Клаас отведёт меня в какую-нибудь местную пивную, где собираются жители окрестных домов. Но, распахнув дубовые двери, он ввёл меня в тихий и просторный ресторан, сверкающий белыми скатертями и хрусталём. Посетителей было немного, несколько пар – мужчины, как я успел заметить, во фраках, а женщины в прекрасных платьях. Фартук Клааса и мой потрёпанный пиджак выглядели даже не неуместно. Мы смотрелись как персонажи агитационного плаката «Нищие пролетарии и жирующие за их счёт высшие классы».

Но Клаас уверенно провёл меня к столику в уютной нише. Мы уселись, и я, тяжко вздохнув в глубине души, взял меню. Опасения мои были не напрасны.

– Я здесь работаю, – Клаас понял мои сомнения. – Нам подадут из кухни, платить не нужно.

Я кивнул.

– Тогда закажите на свой вкус, Клаас.

Подошедший официант – высокий, тонкий и чёрно-белый – весело улыбался.

– Привет, Клаас.

– Привет, Жак. Как жизнь?

Жак – веснушчатый, курносый, улыбающийся и, несмотря на это, кажущийся очень серьёзным и опытным человеком – пожал плечами.

– Неплохо.

– Принеси нам с другом два мартовских, пожалуйста. И Фрюлингсброт.

Жак кивнул и удалился.

– Что такое Фрюлингсброт?

Клаас довольно улыбнулся.

– Весенний хлеб, если дословно переводить. Хотя это и не хлеб вовсе… В общем, попробуете. Его только у нас в Городе делают.

– Что ж, будет материал для обзоров.

Клаас, кажется, немного помрачнел при этих словах.

– Да, я как раз спросить хотел… Вы это сами придумали сюда приехать?

– Нет. А что такое?

Клаас, кажется, чувствовал себя неловко.

– Да видишь, Артём… – начал он, сбившись вдруг на «Ты», но тут вернулся Жак с двумя запотевшими кружками тёмного пива и белой керамической миской, пахнущей чем-то весенним и острым.

– Спасибо, – сказали мы с Клаасом, и Жак ушёл.

Пиво было терпкое, густое, с сильной хмелевой ноткой. Пригубив, я попробовал Фрюлингсброт, который оказался никаким не хлебом, а мелкой хрустящей рыбкой, обжаренной в тёртых помидорах, моркови и сладком перце.

– А почему весенний хлеб?

– Когда Город был только основан, хлеба постоянно не хватало. Его возили в основном с материка, морем. А с морем были те же проблемы, что и сейчас.

– Облачный фронт? – попробовал блеснуть я.

– Да, вроде того. В общем,

того, что здесь выращивалось, хватало дай бог на зиму. А к весне муки в Городе не было. Зато как раз весной приплывала вот эта рыбка.

Клаас захрустел рыбкой.

– Интересно, – сказал я. – Клаас, а что всё-таки с пропажей детей?

Дожевав и выпив, Клаас отёр бороду и посмотрел на меня.

– Пропадают. Что тут ещё скажешь.

– В газетах, – говорю, – ни слова не видел.

– Ты, наверное, недавно в Городе, – пожал плечами Клаас. – Ещё не застал ни одного.

– Две недели.

– Последнее исчезновение было месяца два назад. Насколько я помню.

– И никого из пропавших не нашли?

– Кого-то находят. Но многих нет, – он вздохнул, откинулся на спинку кресла и поглядел на меня. – Ты думаешь о журналистском расследовании? Или, не дай-то бог, планируешь добавить остренького в свои туристические обзоры?

– Туристов же, – говорю, – сколько было, столько и будет. Что ни пиши, – и подмигиваю ему. Вдруг захотелось подмигнуть.

Клаас рассмеялся, но тут же посерьёзнел и сказал:

– До туристов мне и правда дела нет. Просто я бы на твоём месте лучше изучил историю Города. И подыскал бы себе работу. Так, на всякий случай.

– На какой ещё всякий случай… – начал я, но Клаас махнул рукой.

– Но можно заняться и расследованием, – сказал он.

Мы взяли ещё по пиву, закурили, и Клаас начал рассказ.

– Дети пропадают всегда, это понятно. На то они и дети.

– Но их стало пропадать больше?

– Больше, – кивнул он. – И не только в этом дело. Город не такой большой. Уехать из Города не так-то просто, да и некуда уезжать. Поэтому так или иначе дети обычно находились.

Это тоже по-разному бывало, – он вздохнул, глубоко затянулся, и выпущенный дым струйками завился вокруг бороды. – У меня у самого близнецы, ты их видел. Я думал обо всём этом. Своё детство вспоминал, какие тогда ходили истории… В общем, дети обычно находились. Чаще всего вообще через две-три недели, продрогшие и оголодавшие. Жили по чердакам, на островах или в шалашах на пляже… Был случай, когда ребёнка нашли через двадцать лет. Он был уже, конечно, никаким не ребёнком. Здоровый парень, трубочист – я фото в газете видел. Пришёл к своим же родителям камин продувать. А пропал он в пять лет…

– И что же он делал всё это время? – скептически спросил я.

– Говорил, что жил на крышах, – пожал плечами Клаас. – Много чего говорил, но это давняя история. Лет пятьдесят тому назад.

– Может, просто самозванец?

– Может. Хотя мать его признала, да и отец потом тоже. Были и другие истории. Тут что-то уходит в давнюю-давнюю историю Города, я сам толком не знаю, откуда всё это пошло. Но есть такие места, куда взрослые не ходят. Неприлично это считается.

– Как пустырь?