Город Последний
Шрифт:
Это было страшно; Мик закричал в самого себя. Поднимающийся почти показал ему лицо – а Мик точно знал, что не может его видеть. Но и закрыть глаза было нельзя.
В самый последний момент, когда Мик почти увидел, кто-то схватил его за руку и потащил вверх.
Мик медленно дышал, привыкая к миру. За окном был однотонный, серый рассвет. Рядом сидела, держа его за руку, Зелёная Девочка.
– Спасибо, – сказал Мик.
Девочка улыбнулась, чуть сжала его ладонь и постепенно растаяла в пустом свете. На полу было просто тряпьё, в пыли были следы Мика.
– Тогда
– Но проснулся ты там же? В том чулане? – спрашиваю немного запутавшийся я.
– Конечно.
Я вдруг вспомнил про исчезновения детей в Городе.
– Слушай, Мик. А эта история точно произошла там, далеко на юге?
Мик посмотрел на меня с интересом.
– Точно. А где ещё она могла произойти?
– Здесь тоже пропадают дети.
Мик спрыгнул с подоконника и обернулся к окну. Тонкий грифельный силуэт на фоне акварельного, нежного и мокрого голубого неба.
– Нет, – после паузы сказал он. – Совсем не похоже. Здесь они пропадают, наверное, как-то по-другому.
– Наверное, – вздохнул я, – Кофе совсем выдохся, сварить тебе ещё?
– Нет, спасибо.
Мик обернулся и снова вскарабкался на подоконник. За его спиной, близко-близко к стеклу, промчалась большая белая чайка.
– Ну так вот, – продолжил Мик.
Я потихоньку начал скручивать себе папиросу.
– Я проснулся в чулане на рассвете. Первым делом я выглянул в окно. Но стекло было мутное. Видно было только чёрную дорогу под домом, какое-то старое дерево и забор. За забором была, кажется, свалка.
Тогда Мик подошёл к двери и прислушался. Тишина стояла полная, настоящая – когда поскрипывают сами себе половицы и вздыхает сквозняк. Дом казался давным-давно пустым. Мик вытянул швабру и подёргал дверь – по-прежнему заперта, конечно.
Вернувшись к окну, он локтем, стараясь действовать потише, выбил одно стеклышко, потом второе. В лицо ударил холодный воздух. Пахло морем, помойкой и рассветом.
Мик огляделся. Теперь было точно ясно, что дом стоит на старой грунтовой дороге. Прямо под окном росла скрючившаяся яблоня в редкой листве. Через дорогу был деревянный забор, из-за которого выглядывали вершины мусорных гор. Над ними кружились чайки, а за чайками виден был край встающего солнца.
Мик сел на пол и задумался. Пробовал поговорить с Зелёной Девочкой, но она не отвечала, неподвижно сидя в своем портрете.
Переборов страх и отвращение, он решил ещё раз перебрать детскую одежду. Надо было найти ключ. Зачем его вообще похитили? Хотя бы кто похитил?
Аккуратно разложив все вещи на полу, он начал осмотр. Внимательно оглядывал со всех сторон, выворачивал, снова осматривал, откладывал. Старался не касаться пятен засохшей крови.
Жёлтая курточка с капюшоном. Вроде бы на мальчика, размером почти на Мика. Пятен крови нет, просто грязная. Оборван один рукав.
Красное платьице. Совсем маленькое, Мик сначала подумал – это футболочка такая.
– Она, наверное, была мне по пояс ростом, – сказал Мик, – Совсем
Стало совсем кисло, но он всё-таки заставил себя осмотреть платье полностью. Пятен было много. Сзади у ворота – большая дыра с рваными краями.
Тупо разглядывая эту дыру, он заметил непонятный отблеск – и вытянул с платья длинный, золотистый и чуть вьющийся волос. Это последнее подтверждение, напоминание о когда-то жившей девочке совсем доконало его. Мик расплакался с платьем на коленях и волосом в руке. За окном горько кричали чайки.
– Когда я успокоился, я повязал её волос себе на запястье. Поклялся, что не сниму, пока не отомщу за неё, – сказал Мик.
Я молча слушал. На это нечего было сказать.
– Всего там было то ли четыре, то ли пять комплектов. Некоторые вещи были такие изорванные и испачканные, что ничего нельзя было понять. Может, и больше пяти. Два комплекта были точно на девочек, остальные могли подойти и мальчикам, и девочкам. Два были примерно моего размера. Ещё два – маленькие, на ребёнка лет пяти. Ещё один был совсем крошечный. Я надеялся – он на куклу. Хотя зачем было раздевать куклу? Всё это ничего не объясняло.
Мик вздохнул и отвернулся, пряча лицо. Я тоже отвёл взгляд. В пепельнице дымилась папироса, в окно сильно и радостно светило солнце. Я немного сомневался в его словах – хотя ясно было, что всё это правда. Поэтому было стыдно.
– Потом я сидел и слушал. В доме было пусто, это чувствовалось по всему.
Наконец опомнившись, Мик вскочил и, разбежавшись, ударил плечом в дверь. Дерево чуть дрогнуло, но упрямо отбросило его назад. Ещё раз. Удар, чуть слышный треск.
Запыхавшийся и красный, Мик, как вихрь, нёсся по комнате и бился о старое дерево. Дверь скрипела, трещала и потихоньку поддавалась.
Наконец со страшным грохотом дверь провалилась, и Мик вылетел в комнату – прямо в руки беззвучно смеявшихся людей.
Его тут же схватили. Напротив Мика стоял высокий худой старик, почти лысый, но с длинной пегой бородой. Вокруг рта она была темнее и казалась влажной. Чуть дальше, в тёмной глубине комнаты, стояла женщина в ярко-красном платье.
Отсмеявшись, старик наклонился к Мику. Глаза у него были круглые и не блестели – просто чёрные шарики в ямках морщинистой кожи.
Мик отвернулся, старик рукой в перчатке повернул его за подбородок к себе. Тогда Мик зажмурился. Это не было трусостью – это был как раз бой и сопротивление.
– Ну что? – услышал он женский голос.
Старик не отвечал.
В темноте зашелестело платье. Мик открыл глаза. Женщина стояла рядом, наклонившись прямо к его лицу. Она была красива и казалась совсем живой – не то что старик. Мик чувствовал тепло её дыхания.
– Привет, – весело сказала она, жадно заглядывая ему в глаза. Мик хотел отвернуться и от неё, но не смог. И глаза закрыть не получилось. А она всё смотрела, смотрела так, как другие едят – жадно, быстро, чавкая и захлебываясь, проглатывая целиком. Мик ясно чувствовал, как слабеет и исчезает под её прожорливым взглядом.