Город пропащих
Шрифт:
– Как это - всех?
– фыркает Мотя, обреченно присаживаясь за стол следом за Кротовым, и начинает разливать кофе.
– Ты понимаешь, там всех разогнали, всех... Пришел сегодня, надо было кое-кого повидать, а там закрыто. Мне шепнули, что Мирон...
– Крот понизил голос: - Мирон рассчитал всю обслугу без объяснений...
– Вот оно что...
– тянет Мотя, лихорадочно обдумывая причины подобного шухера.
– А я оттуда кое-что получил, - продолжает Крот.
– Кое-чем попользовался... Как думаешь, Мирон, если вычислит, простит? Или?..
– Крот умолкает. В глазах его неподдельный
– Ты же Мирона знаешь...
Мотя смеется тоненько. Слабак оказался Крот. Сидел бы и не совался в серьезные дела. Мотю никаким Миронам не достать, а вот ему, Кроту, если что, не поздоровится.
– Ты бы не мельтешил, Слава, - успокоительно говорит Мотя.
– Не суетился... Помнишь старый анекдот: Абрама спрашивают: "Как здоровье?", а он отвечает: "Не дождетесь!" Ты стой всегда на своем, не знаю, чем уж ты там попользовался, но ведь доказательств нет? Три к носу. Все о'кей!
Кротов мешает и мешает кофе тоненькой серебряной ложечкой, молчит. Мотю раздражает звук трения ложки о фарфор, и он не выдерживает:
– Да перестань ты кофе мешать. Бурда получится. Пей и не суетись, повторяю.
Слава будто просыпается, вскидывает взгляд на хозяина:
– Паспорт можешь добыть? Заграничный?..
– Когда?
– деловито спрашивает Мотя.
– Завтра, Мотя, завтра...
– напряженно усмехается Крот.
– Ну, завтра, нет, а вот дня через три - пожалуй.
– Моте совсем не хочется нарушать из-за Крота свой уик-энд.
– Так я зайду.
– Крот залпом пьет кофе, не замечая, с какой болезненной гримасой следит Мотя за этой процедурой: не водка же...
"Обормот, - думает Мотя.
– Безнадежный обормот".
Кротов исчезает так же быстро, как и появился.
И Мотя счастлив, он снова варит кофе, ставит на подносик крохотную чашечку и шествует, покачивая бедрами, в ванную, которая уже готова принять его выхоленное совсем по-женски тело.
Уже из ванной он делает нужный звонок, восхищаясь своим добрым сердцем: ведь мог бы и не выполнять просьбу Крота. Кто он такой, в конце концов!
Он лежит, нежась, в прохладных струях джакузи, разглядывая свое безволосое тело, и представляет, сколько новых заманчивых встреч ждет его в предстоящие выходные.
Через два дня после истории с Калаяном Федор опять появился в "Утесе". На этот раз Семен долго не выходит к нему, и он ждет его, сидя на диване перед лестницей, ведущей на второй этаж.
Он давно не ездил к Светлане, только разговаривает с ней по десять раз на день по телефону. Федор предлагал девушке переехать к нему на Смоленскую, но она почему-то не решается, тянет, и он думает о том, что она, наверное, все-таки не очень доверяет ему. Например, известие о квартире восприняла как-то уж слишком настороженно. Что ж, возможно, она права. Женщина должна быть осмотрительной, обладать большим чувством самосохранения, чем мужчина. Она ведь - жена, мать... О том, что у него могут быть дети, Федор боялся даже и думать, но втайне мечтал о ребенке, сыне, и хотел вырастить его в любви, в семейном согласии. Но сейчас о каком ребенке речь, пока он в руках Аджиева? И, что странно, чем более Федор хотел порвать с Артуром Нерсесовичем, тем глубже тот втягивал его в свои дела.
Нет,
– Ты чего пришел, Федор?
Артюхов вскидывает голову, пробуждаясь от невеселых дум. На лестнице стоит Семен, но не зовет его подняться наверх. Федор обескуражен таким приемом. Он встает с дивана, нерешительно мнется.
– Да вот хотел узнать, может, и правда мне надо к Кроту? Ты ведь говорил, где его искать?
– Сейчас не знаю, - отрезает Звонарь, но потом смягчается, спрашивает: - Ты не слыхал ничего?
– Нет, а что?
– Федор смотрит удивленно.
– Я ведь за городом обретаюсь,
– А...
– кивает Семен, - забыл я, да, ты рассказывал. Крот, наверное, смотается отсюда. У него неприятности.
– Жаль.
– Федор усмехается.
– Ну что ж, тогда привет?
Он машет рукой и, поворачиваясь, уходит. А Звонарь все стоит на лестнице, будто сомневаясь в чем-то.
"Марс" с виду обычный ночной клуб, каких сейчас сотни в Москве, да и по всей России.
Раньше здесь собирались скины и рокеры, было много наркоманов и всякой сопутствующей наркоделам публики. Постепенно все они как-то рассеялись по другим кабакам и тусовкам, а в "Марс" накатила волна мелких торговцев-палаточников, ходячих банкометов, "быков" со своими марухами, ларечных путан. Это был уровень потребителей "СПИД-инфо", "Московского комсомольца" и "Мак-доналдса", только в приблатненном варианте. Приглашенные группы с названием типа "Бубновый туз" вовсю распевали лагерную попсу с матерком, а главный зал украшала огромная фотография Наташи Королевой в телогрейке на голое тело, сапогах и шапке-ушанке с незавязанными ушами. В руке она держала пачку "Беломора".
Серьезный народ сюда редко захаживал, но бывало, что назначали здесь встречи заметные московские "авторитеты". "Марс" находился в самом центре города.
"Буза", - решил Федор, входя в главный зал и оглядываясь по сторонам.
Все столики были в основном заняты, и он с трудом нашел себе местечко прямо возле небольшого подиума, на котором располагались музыканты.
– Группа "Болт", - объявил голый по пояс парень в блестящих штанах с ярко-алыми подтяжками.
В зале одобрительно засвистели, зашикали, раздались даже жиденькие хлопки.
Взревел синтезатор, рассыпалась барабанная дробь, и тощая загорелая деваха в шортиках и коротком тишоте завыла что-то слащавое о любви к лихому парнишке.
– Хочешь большой? Хочешь большой?
– скандировала пьяная компания за соседним столиком. Федор не выдержал и расхохотался. Сидевшие с ним рядом двое мужиков лет по тридцати переглянулись.
– Ты первый раз здесь?
– спросил один из них.
– Первый и последний, наверное, - сказал Федор, отсмеявшись.