Город пропащих

Граков Александр

Она не сомневалась, что беременна от Артура Нерсесовича. Срок был очень мал, к тому же, встречаясь с Ефремом, она постоянно пила таблетки, а муж пришел к ней неожиданно. Плод насилия носила она в себе. Это был нежеланный плод, его надо было немедленно вытравить, но с тех пор, как она от ужаса, что он причинит ей страшную боль, проговорилась ему о беременности, за ней следили так, что не было минуты, когда бы она осталась одна.

Телефонный звонок пробуждает ее. Ей давно никто не звонил. Даже кажется, что телефон умер

вместе с ней.

Она берет телефон с тумбочки и прижимает к уху. Голос, который она уже забыла, заставляет сильнее биться сердце.

– Елена Сергеевна, здравствуйте. Вы помните меня?

– Да, - шепотом откликается женщина.

– Так остается ли в силе наше соглашение? Я наконец собираюсь придать ход делу. Это очень серьезно, Елена Сергеевна, никаких срывов быть не должно.

– Это у вас не должно, - подчеркнуто говорит она, - а я давно готова.

– Так смотрите же, я начинаю действовать.

– Буду ждать результатов...
– В ее интонациях звучит редкое хладнокровие. На том конце связи слышна усмешка, и все пропадает, как во сне.

"Это не розыгрыш?" - думает она и внезапно успокаивается. Разве теперь ее касаются подобные мелочи? Она знает, что впереди. А тот, кто знает, недостижим для всех. И свободен. От всего.

– Тебе кто-то звонил?
– виноватая физиономия Артура Нерсесовича выглядывает из приоткрытой двери. Конечно, горничная тут же "настучала". У них прекрасно поставлена информация, но они не уследят за ней, когда она захочет уйти. Еще никому не удавалось поймать чью-то отлетающую в вечность душу.

Елена смеется.

– Ну да, а что? Это тоже запрещено?
– спрашивает она.

Муж теряется на мгновение.

– Я не то хотел сказать, ты не поняла меня, - заискивающе говорит он, - мне хочется, чтобы ты отвлеклась немного, поехала бы в гости, в клуб, наконец...

– Да, да, именно оттуда мне и звонили. Я как раз собираюсь это сделать, сегодня же вечером, - отвечает Елена и видит, как расплывается от радости лицо Артура Нерсесовича. Ну конечно, он только и ждал того, чтобы они начали новую жизнь, в которой ей предстояло забыть, как он приходил к ней по ночам с искусственным членом. Может, и ребенок зачат именно таким способом? Елена смеется, а муж, не понимая, в чем дело, неуверенно мнется на пороге.

– Я очень рад, что ты повеселела, - с жалкой улыбкой на губах произносит он.
– Может быть, ты и мне позволишь поехать с тобой?

Она не отвечает, зная, что он все равно поступит по-своему. Дверь потихоньку закрывается. А Елена, будто бы продолжая разговор с тем невидимым собеседником, произносит вслух:

– Так действуй, действуй скорее...

Уже глубокой ночью, изрядно поплутав, Федор добирается на машине до бывшего переезда. В домике Игната, в халупе, горит лишь одно, тщательно занавешенное, окно. Но сам хозяин уже стоит у калитки.

–

Ты, что ли, Федор?
– спрашивает он, когда машина останавливается прямо около него.

– Я, дядька Игнат! Едва добрался. Тут, по этим проселкам, хрен разберет, куда ехать. Думал, не найду, - сердито отвечает Стреляный, вылезая на заросшую травой дорожку.

– У меня сегодня Сенька Звонарь побывал, - шепчет старик, но все равно каждое его слово гулко разносится в тишине.
– Все наши в городе убеждены, что это Китайца работа. Я, конечно, не стал спорить. Пусть будет так.

– Еще бы!
– откликается Федор.

Они закуривают и уходят в дом. Мишка; спит на топчане, по-детски раскинув руки.

– Заберешь, значит?
– спрашивает Игнат таинственно.

– Обязательно, - отвечает Федор.
– Он до смерти напуган, схиляет за границу тут же, звука не издаст. Если что, пригрожу, но думаю, обойдется. Мочить его смысла нет, эта карта обыгранная.

– Смотри...
– Игнат предостерегающе трясет корявым пальцем.
– Как бы осечки не было.

– В повязке увезу, - говорит Федор.
– До самой Москвы.

– А если менты остановят?
– Игнат как-то не уверен в успехе операции, задуманной Федором.

– Сюда ехал, ни одного не видел, - усмехается тот.
– Если только по закону подлости...

– Ты же все должен учесть.
– Игнат неодобрительно качает головой.
– Завалишь дело.

Просыпается Мишка, смотрит на них припухшими со сна глазами и недовольно бурчит:

– Да кончить его проще будет. Кому он теперь нужен?

Федор отмахивается от него:

– Я труп на себя зазря вешать не хочу. Сказал отвезу, так и будет. Давай веди его, да вот повязку надень.

Федор бросает Мишке на кровать кусок черной материи.

– И руки не связывать?
– удивляется тот.

– Нет, веди так. Я с ним поговорю. Проходит несколько минут, и в дверях появляется, поддерживаемый Мишкой, Ефрем Борисович с повязкой на глазах. Он похудел и оброс, от него несет потным грязным телом. Мишка подталкивает его к стулу, тот садится, руки его висят безжизненно, как плети.

"И сидел-то всего ничего, а так скурвился, - насмешливо думает Федор.
– Его бы в зону или в камеру человек на шестьдесят. Парашу вылизывать заставили бы..."

– Слушайте меня, Ефрем Борисович, - строго говорит Федор.
– Очень внимательно слушайте. От того, что я скажу, теперь зависит ваша жизнь.

Раздольский никак не реагирует, видно, что он абсолютно деморализован. Плечи его изредка вздрагивают, как будто он плачет.

– Сейчас я вывезу вас отсюда. Повязку вы ни в коем случае снимать не должны. Всякие вопросы отменяются. Вы просто навсегда забудете этот эпизод вашей жизни, того человека, который разговаривал с вами прежде. Его, кстати, уже нет в живых.