Город пропащих
Шрифт:
Семен внимательно слушает, слегка склонив голову набок. Сейчас он похож на нахохлившуюся птицу.
– Нет проблем, - говорит он, - у меня корешок в Воскресенске. Смотай туда завтра, а я предупрежу его. Доболтаетесь пару дней. Никто не подкопается. С июня...
– Он фыркает и разражается смехом. Но тут же вновь становится серьезным: - Ты твердо знай одно, Стреляный: можешь рассчитывать на меня и моих ребят. В любом случае. И еще. Если попадешь на Зяму Павлычко, держи ухо востро. Есть слушок, что он тесно связан теперь с "Руном".
Они
– Наверное, я не врубаюсь, Семен, - говорит он и чувствует, что хмель катит волной по всем жилам.
– Объясни хоть ты мне, что происходит в Москве? Откуда это "Руно"? Эти люди?
– Думаешь, я такой умный, - кривится Звонарь.
– Я для себя понимаю так: "новые русские" приватизировали власть и общак, ну, всю эту госсобственность, и у нас такие же. Тянут мазу на себя, легализоваться хотят. Законы-то сейчас для них писаны. Лафа! Попробуй возьми кого! Везде ниточки наверх ведут. В зоне одна мелочевка срока мотает. Вот увидишь, если дело так пойдет - эта урла из "Руна" большую хату оседлает, у них и маза и правило будут.
– А ментовник зачем?
– присвистнул Федор.
– Да ты, парень, мешком ударенный!
– опять смеется Звонарь. Менты хозяину за бабки служат. Кто хозяин - того и закон. У того и бабки...
– Мне бы хозяина найти...
– Ну вот, поди попробуй, может, повезет, - говорит Семен и жестко добавляет: - Только Крота с ребятами не забывай. Это еще легкая смерть.
Федор опять вспоминает охотничий домик Аджиева. Его передергивает, но он старается сдержать подступившую к горлу дурноту.
– Да я надрался в натуре, - говорит он.
– Ты мне не каркай, Семен. Прорвемся.
Городок Воскресенск - из новых. Пыльный, заросший тополями, но уютный, какой-то домашний. Вся жизнь в нем была увязана вокруг химкомбината.
Федор не думал, что застрянет здесь, а пришлось. Хорошие ребята оказались - друзья Звонаря. Приняли, как родного. Будто он вновь в "бригаду" Лесного попал. Ни о чем не расспрашивали, показали все свои "точки": палатки, вещевой рынок, два кафе да ночной бар. В жару ездили купаться на Москва-реку, болели за свой "Химик", когда-то гремевший на всю страну. Разруха и запустение коснулись и этих мест. Но процветал мелкий бизнес. Шараш-монтаж, как называли его ребята и драли с новоявленных "коммерсантов" по-божески: не три, а две шкуры. Да и то сказать - конкурентов особых не было. "Черноту" из Воскресенска повывели. Шутили: химией.
Федор и не рвался бы в Москву, но скучал он по Светлане. Пару раз позвонил ей. Девушка отвечала ему обиженно, и Артюхов, сославшись на то, что невеста ждет, договорился
Кузнецов - бывший афганец, ни о чем не расспрашивал, посоветовал только за Звонаря покрепче держаться. Но Федор теперь и сам понял, что недоверчивый Семен - друг, каких мало бывает в их среде.
Пять дней пролетело, как Федор уехал из Москвы. Аджиев тоже особенно в душу не лез, когда Федор сказал, что отлучиться нужно. У него была своя радость - Елена оживала буквально на глазах. Артюхов, конечно, знал причину этого, но был уверен также и в том, что не скоро Елена Сергеевна увидит своего возлюбленного Ефрема Борисовича. Когда-то он еще оправится после своего заточения. Да и будут ли его потом так интересовать чужие жены!
Электричка пронеслась мимо полустанка, где жил Глухарь. Мелькнула среди деревьев крыша халупы. Вот куда теперь должен поехать Федор. А потом все остальное.
Артура Нерсесовича он нашел в прекрасном расположении духа. Тот даже не стал придираться к нему, что вернулся на три дня позже. Только спросил с ухмылкой:
– Наладил старые связи?
– А вы как думали? Вдруг где-то спросят, что я три месяца после зоны делал? Что отвечать? Чем кормился-поился?
– И то верно. Предусмотрительный ты, - сыронизировал хозяин.
– Конечно, голой задницей на муравейник кому садиться охота? отпарировал Федор.
Аджиев этот разговор не стал продолжать, только напомнил про "Руно", и Федор пообещал, что в самом начале следующей недели отправится туда.
Артур Нерсесович собирался в город, а Федор заступал на вахту у ворот.
Аджиев, несмотря на то что радовался изменению в настроении жены, все-таки пытался понять причину этого. И ему казалось, что она не сама нашла в себе силы, чтобы преодолеть оцепенение, овладевшее ею. Он был почти уверен: существует именно внешняя причина, толчок, который и преобразил ее.
Артур Нерсесович поделился своими сомнениями с Калаяном, но тот уверял его, что ничего подобного быть не могло. Наблюдение за Еленой велось самое жесткое, но никто ему не докладывал даже намека на какие-то подозрительные контакты женщины. Если и были телефонные разговоры, то самые невинные, и одна она никуда не выезжала.
Но Аджиев Калаяну не верил. Полагался на собственное чутье, и оно ему подсказывало: есть у Елены секреты. Жена не примирилась с ним, с их будущим ребенком и готовит какой-то удар.
В легком белом костюме, похудевший, Артур Нерсесович прохаживался у ворот около своего темно-синего "мерседеса" в ожидании еще не подъехавших джипов с охраной.
Сердце его переполняла горечь. На шестом десятке дождаться столь желанного сына (в том, что будет мальчик, его уверяли все доктора) и потерять, наверное, навсегда расположение красавицы жени. О взаимной любви уже мечтать не приходилось.
– Я отойду на несколько минут, - бросил он шоферу и поспешил назад по липовой аллее к дому.