Город темной магии
Шрифт:
– По крайней мере, вы не будете страдать от шума, – заявила она. – Я бы совсем пропала, если бы не беруши. И почему людям искусства всегда приходится терпеть тонкие стены!.. Ужин в восемь. Никаких формальностей, общий стол, готовим по очереди. Электричество иногда отключается. Добро пожаловать, дорогая!
Каблуки Элеонориных марокканских туфель процокали, удаляясь по коридору, пока звук не затих вдали. Сара опустилась на кровать. Она будет жить под землей. Как крот. Как бутылка с вином. Как труп. Как радиоактивные отходы. Сара убеждала себя, что окно – не самая важная деталь этой комнатки. Спальни существуют лишь для того, чтобы спать. Кроме того, учитывая пражскую историю дефенестраций,
Пробудившись, Сара запаниковала: в комнату не проникало ни единого лучика света. Она провела рукой перед своим лицом и не увидела ничего. А вдруг она умерла? Погребена заживо? Вспомнив, где она находится, Сара принялась шарить ладонями по столу в поисках прикроватной лампы. Спустя несколько мучительных мгновений ей повезло, и она нашарила кнопку выключателя. Сара взглянула на часы: семнадцать минут четвертого. Но дня или ночи? Она не имела понятия. Это казалось очень странным – не знать, проснулась ты во второй половине дня или глубокой ночью. Она чувствовала себя разбитой, слабой и голодной.
Пробравшись через лабиринт коридоров, Сара отыскала лестницу и поднялась наверх. До нее опять стал доноситься шум строительных работ, да и в здании посветлело, из чего Сара заключила, что снаружи все-таки день.
– Сара! Майлз ждет вас! – произнес чей-то голос с сильным акцентом.
Повернувшись, Сара увидела низенькую пухлую чешку с жесткими бесцветными волосами. Ее одежда, выражение лица и манера держаться словно говорили: «Теперь, когда я здесь, все будет работать, как надо».
– А вы Яна? – предположила Сара.
За какие-то четыре секунды Яна впихнула Саре в руку чашку с дымящимся кофе и бриошь, и внезапно та обнаружила себя в дверях кабинета, забитого всякой всячиной – здесь были картины в пузырчатой пленке, скульптуры, толстенные гроссбухи, фотографическое оборудование и огромный компьютер «Макинтош».
– Пришла мисс Уэстон, – объявила Яна. – Кстати, доктор Вульфман, князь хочет видеть вас, и как можно скорее.
По ее тону Сара поняла, что, по крайней мере, Яна относится к князю с почтением. Вообще-то забавно, подумала она, как эти люди, выросшие при социализме, до сих пор испытывают трепет при мысли о знатном титуле.
– А вам удалось немного вздремнуть в вашем бомбоубежище?
Спрашивающий оказался симпатичным мужчиной лет пятидесяти с сутулыми плечами ученого и тощими ногами. На его голове крепилась гигантская круглая лупа, подсвеченная лампочкой.
– Любопытно, – продолжал он. – Еще двадцать лет назад они сидели в бункере, съежившись от ужаса и в любую минуту ожидая, что мы, прогнившие капиталисты, американские убийцы, сбросим на них ядерную бомбу! Кто бы мог вообразить, что нашим секретным оружием был «Старбакс»!
Они пожали друг другу руки. Майлз усадил Сару за стол напротив себя, стащил с головы лупу и самодовольно взъерошил волосы.
Взгляд Сары упал на необычную маленькую скульптурную композицию, сделанную из бронзы. Она состояла из нескольких фигурок: одна напоминала греческую богиню, остальные – шутов.
– Это автоматон, – пояснил Майлз. – Поверните ручку, но, пожалуйста, осторожно.
Сара повиновалась, и по велению хитрого механизма шуты принялись прыгать, а богиня поворачиваться вокруг своей оси.
– Здорово! – сказала Сара.
– Стоит около трехсот тысяч долларов, – невозмутимо заметил Майлз.
Сара тотчас убрала руку.
– Мы откопали его в «Австрийском каталоге изобразительного искусства», – продолжал Майлз. – Автоматон валялся в
19
Музей изобразительного искусства (нем.).
– Как вы узнали, что его следует искать?
– Из описи тысяча девятьсот шестого года. Настоящий подарок судьбы! А если ваша семья владеет ценными коллекциями, позаботьтесь о том, чтобы на них составили опись и затем убрали в надежное место.
Это явно не наш случай, мелькнуло в голове у Сары. Майлз налил себе и ей еще по чашке кофе.
– Что вам известно об истории семейства? – спросил он.
– В основном то, что написано в Википедии, – прямо ответила Сара, решив быть откровенной. – Естественно, про Йозефа Франца Максимилиана Лобковица я знаю немного больше.
– Ах да, Седьмой… Мы обычно зовем князей по порядковым номерам, для краткости.
И Майлз изложил ей подробности истории Лобковицев. Дворец принадлежал им с тех пор, как первый князь Лобковиц в тысяча шестьсот третьем году чрезвычайно удачно женился на богатой вдове и будущей укрывательнице дефенестраторов Поликсене Пернштейн. Пока другие благородные династии вымирали или впадали в немилость, Лобковицам удавалось вовремя обзаводиться наследниками и придерживаться безопасного политического и финансового курса. Благодаря этому за пять веков они скопили немало ценностей – книги, картины, керамику и прочие атрибуты европейской знати. К началу двадцатого столетия Лобковицы стали одной из богатейших фамилий в Европе. Волшебные чары развеялись в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, когда Гитлер сперва принялся высказываться насчет аннексирования «немецких» земель в Чехословакии, а закончил тем, что присвоил себе всю страну. Одиннадцатому князю, Максу, удалось скрыться в Англии, спасая свою жизнь. Нацисты экспроприировали себе все имущество Лобковицев и растратили его: некоторые вещи они отослали в Линц, в задуманный там «Музей фюрера», другие раздали важным эсэсовским шишкам.
– Включая и данный экземпляр, – продолжал Майлз, указывая на автоматон. – Только представьте, как Гейдрих вращал ручку автоматона, обдумывая план Холокоста!
Майлз замолчал, ожидая ее реакции.
– Невероятно, что Вторая мировая ощущается здесь как совсем недавнее событие, – проговорила Сара. – Тема войны прозвучала здесь, кажется, уже трижды с тех пор, как я прилетела в Прагу.
Майлз кивнул:
– В Праге это что угодно, только не древняя история… В сорок пятом война закончилась, Макс возвратился на родину и сумел получить обратно большую часть имущества. Однако в сорок восьмом произошел коммунистический переворот, и он опять бежал не солоно хлебавши. Все, чем владели Лобковицы – до последней статуэтки и фарфоровой чашки, – перешло в собственность чехословацкого правительства. Конечно же, высшие чины компартии, вплоть до самой Москвы, могли тащить оттуда все, что заблагорассудится. Так и обстояли дела, пока нынешний князь Макс, внук того Макса, в прошлом году не заполучил дворец назад. Он выдержал длительную тяжбу относительно реституции имущества с чешским правительством, а также с воюющими ветвями своего собственного семейства!