Город темной магии
Шрифт:
– Есть идеи? – спросил Макс.
Что они могли сделать? Не идти же им в полицию с историей об украденных сокровищах, которые не фигурировали в каталоге. Это было бы все равно что заявить о пропаже единорога. И Сара была абсолютно уверена, что если они наведаются в больницу, то там не окажется ни единой записи о Бернарде.
В отчаянии она пошарила лучом фонарика вдоль стен. А потом направила его на потолок.
На деревянной балке темнела какая-то надпись.
– Интересно, как он умудряется это делать? – вырвалось у Сары.
– Ты думаешь, здесь отметка Нико? – уточнил Макс, задирая голову.
– Да, что-то типа его личной подписи. Он знал, что я обязательно проверю. Подсадишь меня?
Макс подставил
Оп. 83
– Чертов Нико! – Макс спустил Сару на пол. – А что означает «Оп. 83»?
– Он имеет в виду бетховенский опус восемьдесят три, – объяснила Сара. – Цикл песен, которые ЛВБ сочинил для нескольких стихотворений Гете.
– Бетховен писал песни?
– Музыку для песен, – ответила Сара. – Например, он написал музыку к «Элегии на смерть пуделя», ей-богу, не вру. Очень печальная.
– А если Нико здесь ни при чем? Может, надпись очень старая!.. Вероятно, она вообще не имеет отношения к нашим проблемам. – Макс принялся мерить шагами комнатушку, с каждой минутой становясь все более сердитым. – Хотя Элиза предостерегала меня… Она часто твердила, что Нико… О нет, Нико, только не ты!
Маркиза. Нужно рассказать ему об Элизе.
– И что она тебе говорила? – поинтересовалась Сара.
– Она сказала, что он очень опасен, и я поступаю глупо, давая ему право распоряжаться во дворце. Я знал, что он вор, но я доверял ему! Проклятье! Считалось, что он должен мне помогать!
Макс был готов разрыдаться.
– Вряд ли он увез вещи из Праги, – утешила его Сара, отчаянно надеясь, что так и есть. – Нельзя распихать по чемоданам столько исторических реликвий и сесть на самолет до Рио, верно? По крайней мере, прах Голема должен вызвать подозрения на таможне!
Макс молчал.
– Нико просто все перепрятал. Для надежности. А в стишке, должно быть, подсказка.
Она уверяла себя, что это действительно так. Не могла же она обмануться…
Или могла?
– А как звучит стишок?
Сара процитировала:
Кто знал тоску, поймет Мои страданья! Гляжу на небосвод, И душу ранит. В той стороне живет, Кто всех желанней: Ушел за поворот По той поляне. Шалею от невзгод, Глаза туманит… Кто знал тоску, поймет Мои страданья [73] .73
И. В. Гете, «Песня Миньоны» (№ 3) из романа «Годы учения Вильгельма Мейстера». Пер. Б. Пастернака.
– Про «шалею от невзгод» по-немецки звучит лучше, – добавила Сара. – Но ненамного.
– И, кстати, насчет «шалею»: давай-ка уберемся отсюда, – предложил Макс. – Здесь воняет так, словно в комнате кто-то умер.
Ты не ошибся, подумала Сара.
Есть нечто особенное в том, чтобы разговаривать на ходу. Сара всегда считала, что проще вести длинное повествование, шагая рядом с собеседником, а не сидя лицом к лицу, даже если между вами – стол с бутылкой вина и двумя бокалами. Странно, но физическое движение помогает высвобождать слова и находить нужный
Для Сары настало время довериться Максу. Рассудок внушал ей, что надо соблюдать осторожность, но сердце подсказывало, что между ними не должно быть секретов.
Макс с Сарой покинули дворец, прошли через восточные ворота в конце Йиржской улицы, спустились по крутой лесенке к трамвайной остановке «Малостранска» и углубились в темные пражские закоулки.
Дозвониться до Нико пока не удалось. Они решили ждать – другого выбора не было.
Они не спеша прогулялись по Малой Стране, потом пересекли Карлов мост, Старо Место и Старый Еврейский квартал, двинулись по Парижской улице, пересекли Староместскую площадь и очутились на Вацлавской. Сара живописала Максу все подробности своих приключений. Упомянула о своих подозрениях насчет того, что Шарлотта Йейтс являлась автором писем, адресованных Юрию Беспалову. О том, как Полс обнаружила связь маркизы Элизы с Шарлоттой. Сообщила, как плутала в подземелье и едва не утонула, когда ход залило водой. Как обнаружила библиотеку, а в ней – портфель с секретными документами КГБ, дневник Тихо Браге, письма про Бессмертную Возлюбленную и плащ. Именно последнее упоминание заинтересовало Макса больше, чем все остальное – он даже встал как вкопанный.
– Опиши мне плащ, – попросил он, нахмурившись.
Сара повиновалась.
Она рассказала Максу про то, как завернулась в плащ, пропитанный испорченным снадобьем. Тогда-то и началось ее путешествие во времени. Сара перенеслась в прошлое, созерцая запутанные и странные события. Максов дед убил нацистского солдата, молодая парочка из семидесятых каким-то образом нашла потайное убежище Лобковица, русский мужчина (несомненно, Юрий Беспалов) оставил в библиотеке портфель и забрал ацтекский амулет…
– …А потом начались всякие ужасы.
Сара не стала описывать кошмары, которые видела под воздействием снадобья, сказала лишь, что «в общем, перед тобой воплощаются твои худшие страхи».
Она призналась Максу, что Бернард собирался ее застрелить.
– Макс, ты должен знать: Бернард сказал, что Элиза убила Элеонору.
Макс прерывисто вздохнул, но ничего не ответил.
– И еще он заявил, что Элиза послала его убить меня.
Внезапно Макс резко ускорил шаги. Сара бросилась за ним вдогонку и рассказала, как Нико спас ей жизнь, помог вытащить Бернарда из библиотеки и быстро придумал правдоподобную версию событий. Как она обыскивала комнату Бернарда в поисках хоть каких-нибудь улик, понимая, что без доказательств ей никто никогда не поверит. Как она взяла костюм Бернарда, подложила в него ваты, чтобы наряд не висел на ней мешком, и, явившись на вечеринку, внушила маркизе, будто та беседует со своим приспешником. Под конец Сара дала Максу прослушать запись, сохраненную на диктофоне мобильника.
«Ее матери скажут, что она погибла в аварии по дороге в аэропорт», – слова маркизы ядовитыми змеями скользили из динамика телефона.
У Макса было непроницаемое выражение лица. Они продолжали идти молча – под аркадами Вацлавской площади, мимо подозрительных ночных клубов, поднимаясь к ослепительно освещенному Национальному музею с его массивным золотым куполом.
Вацлавская площадь оказалась не самым плохим местом для размышлений об убийствах и политических беспорядках. Именно здесь в тысяча девятьсот восемнадцатом году провозгласили первую в стране декларацию независимости. Здесь устраивали свои парады нацисты, а позже – парады против нацистов. В январе тысяча девятьсот шестьдесят девятого двадцатилетний Ян Палах поджег себя в знак протеста против советского вторжения. А спустя двадцать лет сотни тысяч человек собрались на мирную демонстрацию, которая перерастет в Бархатную революцию.