Город заблудших
Шрифт:
Тон Саймона становится резким:
– Камень у него?
Я кошусь на Хулио. Господи, кажется, он молится.
– Нет, – отвечаю я. – Он говорит, что нет. В общем, сдается мне, надо его отсюда уводить.
Бармен бросает на нас презрительный взгляд. Что ж, если Хулио полегчает, лучше ему бежать, да порезвее.
– Мне нужен этот камень, Джо. Чертовски нужен, приятель. Выясни, где он. Если Хулио видел Джаветти, то видел и камень. А значит, знает, где он. – У Саймона такой голос, будто он марафон пробежал.
– Да угомонись
Иногда Саймон ведет себя, как образцовая скотина.
Я поворачиваюсь к Хулио:
– Слушай, Саймон хочет, чтобы… – и подскакиваю от звона стекла.
Хулио хватает свою бутылку «Куэрво» и делает из нее «розочку» о стойку. Инстинкты орут мне валить, да поживее, но я не верю, что он нападет на меня с этой фигней. Тем не менее, я на всякий случай уворачиваюсь, приложившись о стойку левым коленом.
Оказывается, зря волновался.
Хулио хватает бармена за рубаху, рывком подтягивает к себе и замахивается бутылкой. Бармен орет и извивается, но вырваться не может. Хулио подтаскивает его еще ближе, клацает зубами, как будто хочет разодрать парню грудину и сожрать его к чертям.
Не обращая внимания на боль в колене, я прыгаю на Хулио. Беру его в двойной нельсон и оттаскиваю. Кто бы сомневался – бармен тут же линяет в подсобку.
– Какого хрена ты творишь? – ору я на Хулио.
В ответ он только рычит, брызжет слюной и размахивает своей гребаной «розочкой» направо и налево.
Я пытаюсь его развернуть, чтобы скинуть на пол, но не успеваю – Хулио делает рывок вперед и бросает меня через барную стойку. Я врезаюсь в стену разношерстного бурбона. С полок валятся и разбиваются бутылки.
Я падаю на пол больным коленом, режусь об осколки. По ту сторону стойки туда-сюда, как пантера на героине, расхаживает Хулио, крутит в руке разбитую бутылку, рычит и бормочет себе под нос. Как будто полностью из ума выжил. На чем, мать его, он сидит?
Хватаю со стойки нож для фруктов. Лезвие у него – сантиметров семь, но это лучше, чем ничего. Хромая, выхожу из-за стойки, свободной рукой беру табурет, но держусь на расстоянии.
Хулио оборачивается, видит меня. Тихое бормотание превращается в полноценный рев, и Хулио бросается вперед, только мне кажется, что теперь он размахивает бутылкой не как оружием, а будто не знает, что еще с ней делать.
Держа табурет в одной руке и фруктовый нож в другой, я чувствую себя беспросветно тупым дрессировщиком.
И в тот момент, когда Хулио должен был врезаться в меня, он останавливается.
В его взгляде что-то меняется. Никогда раньше такого не видел. Там отчаянная мольба. На долю секунды возвращается прежний Хулио. Как будто только для того, чтобы попрощаться.
А потом вспарывает себе горло «розочкой» от кадыка до яремной вены, проворачивает бутылку и всаживает ее глубже, в самую глотку.
Кровь бьет фонтаном, как нефть из скважины. Обалдев, я роняю нож и табурет. Пытаюсь остановить кровотечение.
Но все без толку. У Хулио закатываются глаза. Жизнь вытекает из него, пузырясь и пропитывая футболку алыми пятнами.
Фрэнк Танака выдыхает дым мне в лицо.
Он сидит передо мной в одной из комнат для допросов и курит третий «Кул» [3] . Мы в полицейском участке на проспекте Бербанк. Со звукоизоляцией здесь хреново, поэтому я слышу гул машин на автостраде-170 в квартале отсюда.
Смотрю на плакат «Не курить!», приклеенный к стене. Фрэнк ловит мой взгляд. Опять выдыхает струю дыма мне в лицо.
[3]«Kool» – ментоловые сигареты.
– Тоже, наверное, хочешь, – говорит он.
Хочу, но мы оба знаем, что он не предложит, а я не возьму.
– Ментоловые для телочек.
Фрэнк Танака из тех мелких японцев, о которых предупреждают учеников в школах боевых искусств. Компактный и резвый. Но я не сомневаюсь, что он легко надерет мне зад, и плевать, сколько он выкуривает за день.
Он нажимает кнопку на маленьком диктофоне, который лежит между нами, называет дату и время.
– Итак, Сандей, почему ты убил Хулио?
– Поговори с барменом, – говорю я уже в пятый или шестой раз. – Он тебе то же самое скажет. Хулио сам себя прикончил.
К тому времени, как копы порешали свои дела и очередь дошла до меня, было уже четыре пополудни. Мне удалось немного отмыться, но руки все еще липкие, как я их ни отскребал. Футболка заскорузла от крови Хулио, колено опухло и пульсирует как черт знает что. Тут впору поржать над моим везением: коленную чашечку мне выбили в драке в старших классах. А эти черти из участка могли бы и таблетку адвила предложить.
Ну хоть лейкопластырь не зажлобили, чтобы я заклеил порезы от осколков на руках.
– Не пудри мне мозги, Сандей. – Фрэнк злобно смотрит на меня. Рукава его рубахи закатаны по локти. Усы в духе мистера Мияги [4] дергаются. – Хулио Геррера не из тех, кто накладывает на себя руки.
Тут он прав. Четыре часа назад я бы согласился с ним не глядя. Да черт с ним, я и сейчас так думаю. Хулио и самоубийство – несовместимые понятия.
– Ну, не знаю. Может, кому проспорил?
[4]Мистер Мияги – персонаж из фильма «Парень-каратист».