Город заблудших
Шрифт:
– Джозеф, – здоровается Саймон, подходя ближе. Дэнни семенит за ним. – Сомневался, что ты успеешь. Дэнни, дай человеку выпить. – Я поднимаю свое пиво, Саймон кивает. – Тогда мне.
Саймон сложен, как пожарный гидрант. Приземистый и крепкий. Ему лет на двадцать больше, чем кажется на первый взгляд. Уже видны проплешины. К тому же у Саймона пристрастие к вареной английской пище, что совершенно не нравится его врачу, но Саймону наплевать. У этого человека столько бабла, что он, считай, бессмертный. Может позволить себе жить на широкую ногу.
Он хлопает меня по плечу здоровенной
– Ты как, парень?
– Порядок, – отвечаю я. – Долгий выдался денек.
Он опускает голову, кивает, глядит на меня исподлобья:
– Верно. И все-таки денек затянется. Еще ничего не кончено.
– Что не кончено, Саймон? – Я чувствую, что вот-вот взорвусь. Как правило, я не поддаюсь злости. Это непрофессионально и дает преимущество противнику. Изо всех сил стараюсь успокоиться, но злость все равно просачивается в мозги. – Ты в курсе, почему он это сделал? – Я подхожу ближе, показываю ему руки. Под ногтями до сих пор кровь Хулио. – Он, черт возьми, вспорол себе глотку.
Саймон медленно отступает, и тут я замечаю у него в руке нож. Еще миллиметр, и мои кишки посыплются на пол. Вечно забываю, как мастерски он управляется с пером.
– Остынь, Джозеф. Для того мы и собрались, усек? – Он осматривается, пялится в окно на мутный оттенок синего, который в Лос-Анджелесе считается темной ночью. – Мы все обсудим, но не здесь. – Он уходит в гостиную, а я трачу минуту на то, чтобы взять себя в руки, и иду за ним.
Он запирает дверь, задвигает занавески.
– Не знаю, будет ли из этого толк, – бормочет Саймон скорее себе, чем нам. Дэнни передает ему скотч с содовой. Саймон вливает в себя пойло, как простую воду, и садится в кожаное кресло. – Расскажи нам, что там произошло, – говорит он мне.
Я рассказываю подробности, но, когда очередь доходит до камня, замечаю взгляд Саймона, который так и орет «Заткни свою пасть». Эту деталь в рассказе я опускаю.
Похоже, Дэнни ничего не замечает. Интересно, рассказал ли ему Саймон о камне. А если не рассказал, то почему?
– Хулио убил Джаветти, – говорит Саймон и поднимает руку, когда я открываю рот. – Дай мне закончить. Пожалуйста. Не знаю как, но это дело рук Джаветти. Мы с ним вроде как давно знакомы. Когда он пришел ко мне, я чуть не обделался. Мне уже шестьдесят четыре. С Джаветти я познакомился, когда мне было восемнадцать. Сейчас он выглядит так же, как тогда. Следишь за мыслью? – Теперь он молчит, дает мне время переварить услышанное. Не получается.
– Я видел этого мужика, когда он к тебе приходил, – говорит Дэнни. – Ему под восемьдесят, не меньше.
– То же самое я сказал в пятьдесят девятом, – отзывается Саймон.
– Ты уверен, что это один и тот же человек? – спрашиваю я.
Он смеется:
– Еще как уверен. Таких, как Джаветти, трудно забыть. Я тогда на него работал. Занимался по его поручению всякой странной хренотой. Был повязан с лондонскими борделями, скачками, казино. – Саймон замолкает, делает глубокий вдох. – В общем, влезал за него в чертовски сомнительные дела. И уйму времени просиживал в библиотеках. Однажды ночью, – продолжает он, – у моего приятеля возникла мысль укокошить
– Вы пытались его убить? – спрашивает Дэнни.
– Не просто пытались. Крепко его связали, избили до потери пульса битой для крикета. Бросили истекать кровью на его чертовы персидские ковры и всю дорогу ржали. Набили карманы доверху и подожгли дом. Он тогда сдох. Я сам видел, как он горит.
Я смотрю на Дэнни, вдруг он купился на эту чушь.
– Бред сивой кобылы, – говорит он.
– Тут я согласен с Дэнни, – киваю я. – Ты хочешь сказать, что призрак Джаветти вернулся и каким-то макаром заставил Хулио наложить на себя руки? Да ладно тебе, Саймон! Не слетай с катушек. Ты пришил Джаветти… когда? Лет пятьдесят назад? Наверняка это кто-то другой. Что там, кстати, сталось с твоим приятелем?
– Он психанул, – отвечает Саймон. – Сказал, что пойдет в полицию.
Зная Саймона, можно смело утверждать, что нынче приятель его почивает на дне Темзы. Значит, эту зацепку вычеркиваем.
– Кто еще был в курсе?
– Кроме вас двоих, я об этом ни единой живой душе не рассказывал. У Джаветти тогда были серьезные связи. Если бы хоть слово просочилось, мы оба были бы покойниками. Так что никто ничего не знал.
– Кто-то пудрит тебе мозги. Может быть, ребята, с которыми ты его свел, в курсе. Да наверняка. Тот, который помер, слетел с нарезки, вот они от него и избавились.
– Так ведь пуль не нашли.
– Бронежилеты, – подхватывает Дэнни. – Пули застряли в кевларе.
Все начинает обретать смысл, кусочки мозаики встают на места.
Саймон кивает, как будто соглашается со сценарием, а потом вдруг спрашивает:
– Тогда зачем Хулио убивать себя после встречи с Джаветти?
– Так, хорош, – говорит Дэнни. – Эту сказочку можно рассказывать как страшилку у костра в лагере. Может быть, потом зефирки пожарим и «Кумбайю» [6] споем. А прямо сейчас у нас какой-то ублюдок, прикидывающийся мужиком, которого ты завалил пятьдесят лет назад. Или так, или ты впадаешь в маразм. А я зуб даю, что такой проблемы у тебя нет.
[6]«Кумбайя» – религиозная песня, впервые записанная в 1920-х гг. Стала традиционной песней у костра у скаутов и в летних лагерях.
– Так, по-вашему, это какой-то трюк?
– Признаю, мысль стремная, – говорю я, – но да, тут Дэнни, кажется, прав.
Вообще-то, когда у Саймона что-то на уме, его не переубедить. Он самый упертый баран из всех, кого я знал. Все это время он говорит таким тоном, что становится ясно: у нас будет долгая и нудная ночь сплошных споров.
Несколько секунд он раздумывает, а потом наконец заявляет:
– Вы правы.
– Повтори?
– Я говорю, вы правы. У нас имитатор. В конце концов, Джаветти давным-давно сдох.