Город Змей
Шрифт:
— Спасибо.
Я спешу домой, где разглядываю газету на фото через увеличительное стекло. И узнаю, что Ама Ситува, которая является Аюмарканом и уже десять лет как мертва, сфотографирована около Дворца меньше чем неделю назад. Я откладываю фото в сторону и перестаю о нем думать. Я знаю, как можно подделать дату в газете. Это фото ни о чем не говорит. Я не поверю в ее возвращение из царства мертвых до тех пор, пока не увижу своими глазами. И даже тогда я оставлю себе право на сомнения.
Я слоняюсь по улицам в обличье своего отца, показываю фото Капака Райми и Амы Ситувы, расспрашиваю людей, не видели или не слышали ли они
Они все знают Райми, но не видели его с тех пор, как он пропал. Также они не представляют, где он может находиться. Женщину не узнает никто. Я спрашиваю, не активизировались ли за последнее время слепые священники в белых одеяниях. Я задаю этот вопрос только наиболее осведомленным информаторам, но никто из них тоже ничего не может сказать.
Уличная публика растревожена. Хотя город и стабилизировался с тех пор, как Тассо возглавил власть во Дворце — за последние двадцать четыре часа это стало широко известно, — ветераны знают, что это затишье временное. Бочонок уже запалили, и он должен взорваться, а те, кто живет или работает на улицах, получат главный удар взрывной волны. Я требую от них, чтобы они собирали слухи о Капаке Райми и искали женщину, изображенную на фото, но большинство слишком озабочено своим собственным благополучием, чтобы сосредотачиваться на чем-то еще. Я вряд ли могу на них рассчитывать.
Четверг проходит. Пятница. Много путешествий в обличье Эла Джири и Паукара Вами — по дневным и ночным мирам. Я никогда не ограничивался восточной частью города, но здесь я более могуществен и чувствую некоторую тревогу и нежелание распространять свою власть дальше, чтобы не захватить чересчур много территории. Вами знают и боятся во всех частях города, но больше всего уважают на востоке. Я должен быть осторожен. Вежлив. Действовать не только угрозами, но и подкупом. Испрашивать разрешения у главарей более влиятельных банд работать на их территории. Картина была бы совсем иной, если бы я просто выслеживал добычу. Я мог бы приблизиться, нанести удар и исчезнуть. Но эти поиски могут затянуться на много недель. Требуется определенная степень дипломатичности.
Между делом я изучаю лица стариков на улицах и в окнах домов. Мои глаза внимательно вглядываются в тех, кто имеет хотя бы отдаленное сходство с Биллом Кейси. У меня нет времени фиксировать сознание на Билле, я должен сконцентрироваться на Райми. Но я не могу заставить себя прекратить его поиски. Я задаю осторожные вопросы. Если он прячется в городе, кто-то еще, кроме Райми и Тассо, должен знать о его местонахождении. Если я сам найду этого экс-копа, тогда у них все сорвется. Тассо — да кто угодно — сможет поиметь меня, когда я расправлюсь с Биллом.
Но никто его не видел. Те, кто его знал, считают его мертвым. Я сею в их душах семена сомнения — говорю, что слышал толки о том, что он жив, и жду, когда они прорастут.
Между тем я продолжаю разыскивать пропавшего хозяина Тассо, прочесывая улицы, предлагая взятки, прислушиваясь к глухим шепотам города в надежде, что они расскажут мне, где находится Райми.
Суббота.
Оседлав свой байк, я еду навестить Фабио, своего старинного осведомителя, который знает о всяких подозрительных делах, творящихся в городе, больше, чем кто-либо другой.
Из старого сводника уже давно сыплется песок. Если ему верить, то в этом году он отпраздновал свой сто тринадцатый день рождения. Даже если он и привирает — а Фабио не из тех, кто строго придерживается фактов, — он недалек от этой знаменательной даты. Он находится в таком состоянии столько, сколько я его помню. Во времена, предшествовавшие Кардиналу, он был большой шишкой. Когда Дорак устранил его из бизнеса, он занялся сутенерством и с тех пор содержал группу женщин, хотя в действительности последние несколько лет наиболее преданные из его леди сами содержали Фабио, поскольку силы и зрение его постоянно ослабевали, хотя слух остался таким же острым, как и раньше.
Жилище Фабио выглядит не более запущенным, чем тридцать лет назад, и его любимое кресло-качалка все еще занимает почетное место на ветхой веранде, хотя теперь он им редко пользуется, поскольку даже перемещение из спальни к этому креслу для него теперь — мучительная процедура. На веранде я вижу двух тинейджеров — мальчика и девочку, тихо беседующих друг с другом. Я кашляю, чтобы сообщить им о своем присутствии. Мальчик мгновенно поднимает глаза, узнает меня и улыбается:
— Привет, Эл.
— Как зовут твою девушку, Дрейк?
— Я — Лиди, — отвечает она, — и я не девушка этого придурка.
— Их здесь двое, — ухмыляется Дрейк.
— Заткнись! — бросает она.
Я подавляю смех и спрашиваю, дома ли Фабио.
— He-а, пошел кататься на роликах, — фыркает Дрейк, потом виновато смотрит на меня: — Не подумай, что я плохо к нему отношусь. Конечно, он дома. Мама за ним ухаживает.
Фло всегда была добра к Фабио. Хотя она до сих пор, вероятно, работает на него, она уже давно заработала себе на старость. Она и еще две женщины ухаживают за больным стариком, кормят его, моют и содержат дом в чистоте. Они искренне жалеют его — Фабио всегда хорошо обращался со своими женщинами, но слухи о том, что у него припрятаны где-то неплохие денежки, тоже, безусловно, играют не последнюю роль.
Фло на кухне занимается стиркой. Она широко улыбается и крепко обнимает меня:
— Рада видеть тебя, Эл. Фабио только вчера спрашивал о тебе. Он будет рад, что ты пришел.
— Как он?
— Не лучше и не хуже. — Она пожимает плечами. — Пожалуй, чуточку сдал. На прошлой неделе у него пропал голос — ничего не мог сказать несколько дней, но потом снова разговорился. Доктор не понимает, почему он еще жив, — говорит, что его давно уже должны были закопать, но Фабио только смеется и твердит, что уйдет, только когда сам захочет, ни минутой раньше. Чай или кофе?