Тень мой, стин мой… «Тень» (cie'n) по-польски мужского рода, отсюда «тень мой»; «стин» (st'in) – тоже тень, но по-чешски.
…камерная музыка / и казарменная брань. «Камерная музыка» – соединение музыкального термина, притом что музыка звучит в тюремной камере, и «блатной музыки» – блатного, воровского языка (в наше время – «фени»).
…в ту же сдвоенную решку… См. прим. к стих. «Вздохнет, всплакнет валторна электрички…».
…этажи в пружинных сетках… В тюрьмах между этажами (в лестничных пролетах) обыкновенно натянуты сетки (против самоубийств?).
«Как искрится черемуховый ворох…»
Как искрится черемуховый ворохв окно наддавшей ходу
электрички,в поспешных проводах, оборванных укораходна к одной, ломаясь, гаснут спички.Тебя уносит мутное стекло,пустой перрон меня назад относит,мне – сумерки, мне – сумрак на откосе,лишь бы тебе, лишь бы тебе светло…
«Взлетаю вверх усильем слабых плеч…»
Взлетаю вверх усильем слабых плечи, колотя по воздуху кистями,в туман стараюсь, в облако облечь,что одевалось мясом и костями,да говорят, игра не стоит свеч,и дружескими, милыми горстями,пока я набираю высоту,сырая глина скачет по хребту.Из теплых туч не выпаду росою,и стебельком асфальт не прорасту,смерзается дыхание густоев колючий столб и хвалит пустоту…Чего я стою? Ничего не стою,но всё как на столпе, как на постув пыли морозной висну без опоры,взирая слепо книзу на заборы,на изгороди, проволки, плетни,на разделенье мира, на раздоры,извечные колодца и петлибесплодны за меня переговоры,и, вытолкнута из-под пят земли,я все лечу, лечу туда, где скорырасправы и суды, где, скомкав речь,на вечной койке разрешат прилечь.
…на вечной койке разрешат прилечь. «Вечная койка» на тюремно-лагерном жаргоне означает – означала – спецпсихбольницу (психиатрическую тюрьму).
«Как хочется мне…»
Как хочется мневамв дар принести балладу,да дождь на складу по дровамсбивает со складу и ладу,по мелкой лежалой щепе,по грязной шершавой бересте,и дует из дыр и щелей,ломя фортепьянные кости.Чахотка бескорыстного Шопенав наручниках невидимых, но ржавых —не тема, не мелодия, но сор, труха и пена…Ни дома, ни двора, одни руины в травах.Весна, вихляясь, пляшет на погосте,и до того жирна зола столицы,что ты поймешь: мы не проездом в гости,мы здесь в гостях, ненадолго, как птицы.
…вам / в дар принести балладу… «Вам в дар баллада эта, Гарри…» (Пастернак, «Баллада»).
…балладу, / да дождь на складупо дровам / сбивает со складу и ладу… Ср.: «Улыбнись, моя краса, / На мою балладу; / В ней большие чудеса, / Очень мало складу» (Жуковский «Светлана») (заметил Г. Левинтон).
Чахотка бескорыстного Шопена… «Опять Шопен не ищет выгод» (Пастернак).
Ни дома, ни двора, одни руины в травах. // Весна, вихляясь, пляшет на погосте, / и до того жирна зола столицы… Пейзаж снесенной с лица земли Варшавы (после восстания 1944).
…мы не проездом в гости, / мы здесь в гостях… «…Проездом в гости из гостей / Подслушать пенье на погосте / Колес и листьев, и костей» (Пастернак, «Опять Шопен не ищет выгод…»).
«– Так ты летишь, смешная?..»
– Так ты летишь, смешная?Куда
и для чего?– Да я сама не знаю,не знаю ничего,туда, где я не знаю,не знаю никого,ни друга, ни подруги,ни милого моего.Под круглое окошковползают облака,на них навернякане вырастет морошкахолодные бока,накатана дорожка,одно смешно немножко —прощальное «Пока»…
«Не встретила бы нас Москва дождем…»
Тане Чудотворцевой, задавшей мне первую строчку
Не встретила бы нас Москва дождем,но лучше уж дождем, чем вязким зноем,но лучше зноем, чем по ребрам батожьем,но лучше батожьем, чем сломленным устоеми ненадежной крышею на трехот зноя и дождя сгнивающих опорах,где выдувает сено из прорехпустой сквозняк, чей звук – не звон, а шорох.Не встретила бы нас Москва вобще,но лучше уж Москва, чем холм безлесный,чем тот сквозняк, ползущий из щелейзернохранилища развалины бескрестной.
«Мое любимое шоссе…»
Мое любимое шоссев рулон скатаю, в память спрячу,как многолетнюю удачу,как утро раннее в росе.И даже Вышний Волочёк,где ноздри только пыль вбираюти где радар с холма взирает,как глаз, уставленный в волчок.Еще и на исходе днятревожный тяжкий сон в кабине,и вздохи в зное и в бензине,и берег, милый для меня…
«Зачем на слишком шумный Сен-Жермен…»
Зачем на слишком шумный Сен-Жермен,останемся на этом перекрестке,на тлеющей асфальтовой полоскепослеполунощных ленивых перемен,где я сама себя не узнаюи близоруко щурюсь на витрину,и в темных стеклах стыну, стыну, стыну,и в светлых облаках, встречающих зарю,горю, и горько слезы лью, и стыну, и горю.
«Как джинсы начинают выгорать…»
Как джинсы начинают выгорать,так и апрель припахивает осенью,лишь пережди жару, и тут же озимьюгусиной кожи покрывается тетрадь.И нас прихватывает легоньким ледком,то ли недавним, то ли на полгодавперед, и смотрит в сторону погода,как если бы ты с нею незнаком,как если бы она не знак, но звякпосуды грязной в запертой кофейне,как если бы она не ветра веянье,а просто так, прихлопнутый сквозняк.
«И за что мне все это досталось…»
И за что мне все это досталось —эта слабость на Новом мосту,эта горькая поздняя сладостьсерых набережных в цвету,и ни шатко ни валкого маяожидаемая маета,и любовь моя, полунемая,не внимая, но все понимая,заглядевшаяся с моста…
…эта слабость на Новом мосту… – Новый мост – самый старый и, по-моему, самый красивый парижский мост.