Города
Шрифт:
Уна обняла Кэти. Сестру Джерри опять била дрожь.
– Ты делаешь сорок пять оборотов в минуту, тогда как нормальный уровень – сто. Я-то думала, ты просто стареешь, или что-нибудь не в порядке. На какое-то время наступила стабильность. Скользкая это почва. Мы прошли через много плачевных лет. После восьмидесятого я решила, что гнусный век не закончится никогда. И вот – бинго!
Все повернулись, чтобы бросить взгляд на цветущие острова, похожие на огромные прозрачные яйца.
– Ничего, все нормально, – сказал Джерри. – Я имею в виду, что худшее позади, разве не так?
Он дохнул на стену и протер участок на вогнутом прозрачном щите. Сверху донесся клекот: на поверхность купола опустилась стайка чаек. А может быть, и голубей. Джерри принялся насвистывать. Весь мир был теперь ярче.
Еще никогда будущее не представлялось таким чистым.
Джефф Райман
ААЖ
Джаззанова снова убрел. Он где-то там, в ночи.
Мне говорят, что его нашли на дереве. И вот я сижу в его комнате, дожидаюсь его и вспоминаю, как он когда-то рассказывал мне, что в детстве забирался на сосны в парке и изучал комиксы – «Железный человек», «Доктор Полночь». Полагаю, он был мечтательным ребенком. Потом он приехал в Джерси [111] и стал воплощать мечты в жизнь. Тогда, в колледже, мы и встретились.
111
Джерси – остров в проливе Ла-Манш, владение Великобритании.
Его приводят обратно. Джазза похож на сверчка, которого кто-то облил чаем и сделал коричневым. Ненавижу его шаркающую походку. Его ноги никогда не отрываются от земли, словно он постоянно носит шлепанцы. Бейсбольная кепка, которую он неизменно поворачивает козырьком назад, также не сочетается с болезнью Альцгеймера. Он уволакивает ноги, чтобы отлить, и я слышу, как он начинает борьбу со своим говорящим туалетом.
Туалет говорит:
– Вы пропустили прием лекарства.
По-видимому, он провел анализ мочи.
Джаззанова недоволен.
– Черт побери!
У него пьяный и злой голос. Он спускает воду, чтобы заставить туалет умолкнуть. Потом выходит, и проявляют активность его очки.
– Одиннадцать пятнадцать, – говорят очки тихим пронзительным голосом. – Вам надо принимать лекарство в девять ноль-ноль утра и в десять тридцать утра. Подойдите к голубому подносу и поищите таблетки в зеленом столбике.
Они никогда не оставляют в покое. Вся квартира оборудована проводами. Создается впечатление, что в спальне Джаззы полно колибри.
Он раздвигает вещи и плюхается на диван. С костылями так просто не сядешь. Пару секунд он только глядит перед собой. Глядит на свои руки, как на чужие. Наконец обращается ко мне:
– Как ты смотришь на то, чтобы пройтись за пивом, м-м…
Он опять забыл, кто я. Я вижу мелькание в его очках: они просматривают фотоснимки и шепчут мое имя.
– Брюстер, – произносит он. Потом вроде бы пожимает плечами и говорит: – Это все смесь.
«Это все смесь». Так он говорит всегда, когда притворяется, что продрог и не слабоумен.
Но он не в состоянии платить по счетам.
– Бар закрыт, – говорю я и протягиваю ему голубой поднос с лекарствами. – Возьми таблетку, друг. Высший класс.
Вместо того чтобы взять одну таблетку, он берет целую горсть, и поднос говорит ему:
– Неееет.
Похоже на клубного вышибалу.
– Дерьмо, – произносит Джазза и все-таки берет пять этих сволочных штук.
За большим окном его спальни – позднее лето, раннее утро, все как бы в дыму. Красивый вид, так я скажу. Газон, деревья. Там тоже установлены провода. Здесь все наполнено ААЖ. Активированная Артиллерия для Жертв. Для защиты нас, старых богачей.
Однажды я видел мальчишку, который перебрался через стену. Это был просто ребенок. Возможно, ему всего лишь хотелось поиграть на траве. Камера заметила его и подстрелила. Они ориентировались на звук его пульса. Он сжал голову руками и попытался убежать, но его ноги продолжали подгибаться. Каждая пуля – 150 децибел, нормально думать невозможно. Он упал на колени, поднялся, упал, поднялся, опять упал, и тогда они его схватили.
Когда-то я создавал эти штуки. Разрабатывал программы, которые распознают лица. Теперь программа распознает меня.
Я возвращаюсь. В моей комнате пахнет как из мусорного ведра. Седые волосы в углах. Она выпивает из меня то, что я плачу за это место. Самое меньшее, что они могут сделать, это содержать ее в чистоте. Должны быть какие-то преимущества в том, чтобы быть старым овощем.
Я нажимаю кнопку звонка и не получаю ответа. Нажимаю снова, и когда ничего не происходит, подхожу к экрану и начинаю кричать. Я прямо говорю им:
– Я звонил, и ты не пришел, старик. Может быть, я здесь умирал от сердечного приступа. Если я расскажу газетчикам, какой удар по твоим продажам они нанесут! Ты не отвечаешь на мой звонок, и я поджарю тебе задницу!
Примерно через сорок пять минут Мальчишка появляется, и воистину шевелится он медленно. Я даже не помню, из какой гребаной страны он появился, но могу читать по его лицу. У него недобрый, кислый вид, говорящий: всем плевать, так почему я должен шевелиться.
Я чувствую себя обгаженным.
– Когда в следующий раз позвоню, ты, черт побери, появишься.
– Прошу прошения, сэр.
Слово «сэр» Мальчишка выговаривает так, словно на его языке оно означает «пес».
Я ищу, какую бы кнопку нажать. Это как если тебя кто-то отпихивает, потому что ты его бесишь и пробуешь выяснить, что же происходит.
Я оскорбляю Мальчишку:
– Ты умеешь говорить по-английски?
Ноль реакции.
– Хреновый способ получить чаевые. Или не получить. Хочешь остаться без чаевых?
Его руки раскрываются, как пружинный замок, голова болтается, словно антенна кабельного телевидения, с губ слетает поток мусора, как в телетрансляции. Я нажал нужную кнопку.
Когда он прекращает ругаться по-албански, или по-монгольски, или на каком бы там ни было языке, я наконец слышу, как он громко протестует: