Городская фэнтези — 2008

Олди Генри Лайон

Сначала он обнаружил себя стоящим в тумане по щиколотку в чёрной траве. Все вокруг было влажным, холодным, тяжёлым. Ветви деревьев словно прорастали прямо из плотной серой пелены. Он долго озирался по сторонам, выбирая направление. Если не считать того, что он стоял на пологом склоне, все стороны света, а вернее, тьмы выглядели одинаково. Нельзя было даже понять, утро теперь или вечер. Квинт склонялся к тому, что попал в безвременье. Есть сны, которые поджидают, будто капканы, в ночи и никогда не меняются…

Затем туман начал постепенно рассеиваться. Стали видны дома,

столбы, деревья — силуэты с размытыми краями, что не давало точного представления о расстоянии. Но Квинт уже знал: он попал на Лысую Гору. И двинулся к ближайшему дому.

Джинсы намокли, впитывая обильную росу. Склон сменился горизонтальным участком. В темноте Квинт едва не свалился в бассейн, доверху наполненный дождевой водой. И немудрено — почти сплошь воду укрывали почерневшие листья. А там, где осталась полынья, виднелось что-то бледное и неподвижное, как живот дохлой рыбы.

Квинт предпочёл обойти бассейн с другой стороны и приблизился к особняку. Он мог бы поклясться, что видит этот дом впервые. Спутниковая антенна была направлена в землю. Окна, затянутые чёрной плёнкой, наводили на мысль о поражённых катарактой глазах. Под ногами были плотно прилегавшие одна к другой многоугольные плиты. Сколько Квинт ни пытался, он не сумел уловить закономерности мозаики, а то, что все плиты могут быть разными, почему-то казалось ему вопиющей и раздражающей нелепостью. Потом он вспомнил, что явился сюда из мира прочно устоявшихся стереотипов. Едва заметные и вроде бы безобидные отличия заставили его ещё сильнее почувствовать свою чужеродность.

Он увидел дыру в плёнке и подошёл, чтобы заглянуть внутрь. Вогнутая поверхность лоснилась от влаги и напоминала ему что-то. От дыры разбегались радиальные морщины — казалось, огромный, непроницаемо чёрный зрачок взирал на него из мёртвого дома.

Вдруг он понял, что воронка профессора Леонарда всё-таки заманила его в ловушку, расставленную посреди сновидения. И, конечно, понял он это слишком поздно. Неодолимая сила не дала ему отпрянуть, выдернула его из тумана, из преддверия пустоты, а заодно из тела, оставшегося неподвижно торчать на затерянной земле, как пугало для лунатиков, скульптура из плоти посреди декораций кошмарных воспоминаний. Причём даже не еговоспоминаний — от тех сохранились лишь вялые обезличенные образы, окончательно утратившие притяжение чьего-либо сознания…

Квинт нёсся сквозь тьму, перемежаемую срезами жизней. Это была решётка из вибрирующих от ужаса прутьев — вечная и безвыходная тюрьма вселенной. Её камеры были обиты мягкой материей упований. Упругим слоем служили надежда, милосердие, любовь, вера в Бога, созидание, продолжение рода. Слой был ровно такой толщины, чтобы узники не расшибали себе головы о стены. А под ним — нержавеющая сталь.

Прав был этот проклятый Леонард: только теперь до Квинта стало доходить, насколько чудовищно заблуждение, в котором он пребывал до сих пор, — заблуждение худшее, чем слепота, уродство и все смертные грехи вместе взятые. Однако это осознание не освободило его — по крайней мере покане освободило.

Он по-прежнему был сгустком чего-то сомнительного, вдыхаемым или выдыхаемым невероятной глоткой, но механизм того, как происходит опыление смертью, постигнуть ему было не дано.

В какой-то момент он вдруг оказался в салоне машины, которая летела по ночному шоссе. Грохотал рок, способный вынуть душу из тела, если бы это уже не свершилось с ним. Человеку за рулём, похоже, никакая музыка не казалась слишком громкой — не иначе, тот пытался сбежать от ревущей тишины. Квинт «видел» его из точки, которая находилась где-то за левым плечом чуть выше уха. Очевидно, водитель что-то почувствовал — он вздрогнул и невольно оглянулся. Квинт понял, что тот неведомым образом ощутил его бесплотное присутствие. Замешательство длилось всего пару секунд. Этого оказалось достаточно.

Впереди вспыхнул свет. Слишком яркий свет последней истины. За мгновение до столкновения со встречным автомобилем человек в машине, наполненной роком, тоже был ослеплён этим светом. Потом всё померкло.

Во второй серии сна Квинт скитался рука об руку с мертвецом в лабиринтах смерти, и там не нашлось ни единого слова, ни единой ассоциации или откровения, которые он смог бы захватить с собой, вернувшись в эту неправильную, омрачённую, противоестественную явь.

* * *

Прошло трое суток. Маргарита так и не появилась на работе. Квинт знал, где она живёт, и наведался к ней домой. Некоторое время он обманывал себя, наблюдая за тёмными окнами. Как и двадцать лет назад, у него даже мысли не возникло заявить об исчезновении человека. Из свидетеля он автоматически и очень быстро превратился бы в единственного подозреваемого. Он не задумывался над тем, что им руководило в большей степени — благоразумие или эгоизм. Но трусом он не был точно. Хотя бы потому, что неделю спустя снова собрался на Лысую Гору. И в этом своём глупейшем намерении он не пытался искать мотив. Так же, как не пытался обзавестись оружием.

На этот раз он не брал такси, а доехал на автобусе до конечной. Преодолев пешком пару километров, он вышел на Круглую площадь. Старухи и старички выглядывали из окон и настороженно смотрели ему вслед, напоминая своим присутствием о том, что никто не хочет жить по соседству с Лысой Горой и близлежащие районы тоже постепенно вымирают.

Шагая по Розовому бульвару, он испытывал странные, трудносочетаемые чувства. Ему пришло в голову, что он, кажется, сомневается в том, выполнила ли некая сила, пожелавшая принять облик профессора Леонарда, условия заключённой сделки.

Он отправился на Гору среди бела дня, но, чем выше поднимался, тем глубже становились сумерки, как будто глаза постепенно теряли способность видеть свет. В этих неестественных сумерках он двигался уже знакомым маршрутом по взломанному растениями тротуару мимо домов, которые поджидали лунатиков, сбежавших за край ночи, мимо тишины, заключавшей в себе всю невнятную азбуку глухонемого божка Горы, мимо фонарных столбов с развешанными на них призраками света. Его сердце наливалось соком проклятия.