Городская фэнтези — 2008

Олди Генри Лайон

Завтра опять пойду туда, к нему. И пусть будет, что будет…

Запись вторая

На третий этаж поднимался долго — будто по ступеням эшафота шёл. Встретил соседку, перекинулся парой слов, хоть совсем не хотел разговаривать. Какой у неё был взгляд! Видимо, всё уже знает.

Наверное, весь дом уже в курсе случившегося со мной.

Ну и пусть!

Позвонил в квартиру. Кнопка возле двери моя, а голос звонка чужой, переливчатый,

насмешливый. Вышел новый хозяин: в шёлковом халате, босой, бритый, в зубах спичка. Привалился к косяку, глянул сквозь меня:

— Чё?

— Поймите, — говорю ему жалостливо, забыв поздороваться. — Мне совсем негде жить. Вы обманули меня, совсем обманули. Ну купите мне хоть дом в деревне. Какую-нибудь развалюху с печным отоплением. Я не могу без крыши… — тороплюсь, видя, как мутнеют его глаза. И ненавижу себя за слабину в голосе, за дрожь, за неуверенность. — Пожалуйста! Пока лето, я ещё как-нибудь. Но ведь осень, зима — как же я буду?..

— Я те говорил, чтоб ты больше здесь не показывался? — Его пальцы сжимаются. — Говорил. Я тебя предупреждал, что урою, если ещё раз увижу? — Он делает шаг вперёд, прикрывает дверь. — Предупреждал!

Я отступаю, лепечу что-то. Он сильней меня, моложе, тяжелей. Но это не главное. Я знаю, что он страшный человек, что у него много друзей — они все такие же бритые, молодые, здоровые. Я знаю, что у него есть оружие, знаю, что он уже убивал — он хищник, он людоед. А я? Кто такой я? Слабовольный хилый неудачник.

Удар бросает меня на ступени лестницы.

Я задыхаюсь, в животе горячо — но я ещё пытаюсь ему что-то доказать.

Мне дико, мне чудно и обидно — меня бьют в моём доме, меня не пускают в мою квартиру.

Очередной удар отзывается звоном в ушах. Я почти слепну. Во рту — вкус крови. Губы горячие, большие, мягкие. Я уже ничего не понимаю, ничего не вижу, закрываюсь руками, пытаюсь спрятаться от ленивых сильных ударов.

Какое счастье, что не встретил никого знакомого, пока катился с лестницы.

Только в самом низу, в тамбуре подъезда мне почудилось шевеление теней под лестницей, где стояли старые детские коляски.

— Это из двадцать восьмой, — послышался мне сиплый голос.

Кто там был?..

Запись третья

Как пёс зализываю раны, отлёживаюсь. Пробую языком шатающиеся зубы. Нянчу больную руку. Ругаю себя.

Кажется, у меня поднялась температура. То знобит, то в жар бросает. Сознание вялое, растекающееся. Грежу. Запрещаю себе думать о плохом и потому вспоминаю прошлое — всё хорошее теперь только там.

Студенческие годы вспоминаю, поездки в колхоз на картошку, весёлую жизнь в общежитии. Стройотряд астраханский, который свёл меня с Верой — моей будущей женой. Свадьба…

Двенадцать лет жили душа в душу. А потом вдруг всё начало рушиться. Страна, работа, семья. Всё, всё развалилось, рассыпалось в прах…

Стоп! Нельзя

думать о плохом. Думай о хорошем, вспоминай, мечтай.

Машенька, дочка. Чистый светлый человечек, нуждающийся в заботе. Как смешно она боялась разных пустяков — старинной иконы, стоящей в шкафу, оленьей головы, висящей в прихожей, ночной темноты и кладовки в маленькой комнате.

Она уже в школу ходила, но ещё верила в буку, живущего за дверью кладовки. В страхе своём не признавалась, стеснялась его, но иной раз, проснувшись ночью, вскрикивала негромко и звала меня — отца, способного защитить…

Как быстро всё переменилось, как скоро я стал ненужным и жалким. Теперь я пугаю её больше, чем тот безликий бука.

Самое ужасное в том, что я её понимаю.

Как же она, наверное, выросла. Совсем взрослая уже, должно быть. Кто теперь её защищает? Что, если какой-нибудь молодчик вроде того, что занял нашу квартиру? Наглый, бритый, татуированный, с машиной, с пистолетом, с деньгами.

И что теперь я? Пустое место!

Запись четвёртая

Днём ходил в свой двор. Надеялся встретить знакомых, чтобы попросить хоть немного денег. Видел соседку — но она сделала вид, что меня не знает. А я не решился к ней подойти. Возле мусорных баков нашёл сумку с бутылками. Сдал, купил аспирин и булку. Сходил за водой на соседнюю улицу, там есть колонка. Умылся.

Хочу в ванную! Боже, как же я хочу забраться в ванну или хотя бы встать под горячий душ!

Нашёл бритву, кое-как побрился. Рука почти уже не болит, но на ноге вылез огромный чирей — мешает ходить.

Нельзя, нельзя опускаться!

Постирал носки и рубашку.

Ближе к вечеру обнаружил, что сарай, в котором я отлёживался несколько последних дней, облюбовали подозрительные молодые ребята, похоже наркоманы.

Ушёл от греха подальше.

Переночую на улице. Ночи стоят на удивление тёплые.

Запись пятая

Как же я, оказывается, одинок! Раньше этого не замечал. Но вот случилось несчастье — и кому я нужен, кто мне поможет? Старые соседи ссуживают иногда небольшие деньги — но я стесняюсь их брать, а они стесняются давать. Физически ощущаю, что им неприятно меня видеть, — но нисколько их не осуждаю.

А что стал бы делать я, если бы на улице оказался кто-то из них? Пустил бы жить к себе? Конечно, нет. Смущался бы, при встрече опускал глаза, торопился бы дать мелочь или мятую десятку, откупиться от встречи, от разговора, от совести — точно как они сейчас.

Я уже почти и не хожу к нам. И знакомых стесняюсь, и обманувшего меня человека боюсь. Он ведь не просто квартиры меня лишил. Он документы мои отобрал, все вещи куда-то вывез — уничтожил любое напоминание обо мне. А стану мешаться — так и меня уничтожит.