Горячая купель
Шрифт:
Потом Редер взял деньги, положил на плечо лейтенанту сухощавую руку и тепло сказал:
— Господин лейтенант, сын вы мой! Не сердитесь на старика Редера за эту глупую шутку. Зовите меня господином, товарищем или Редером, или даже стариком — как вам угодно — мне совершенно все равно. Господин я невелик, а товарищем еще, пожалуй, могу быть.
С тех пор Грохотало звал его «товарищем Редером» и слово «господин» употреблял только в том случае, если хотел подзудить старика. Солдаты звали Редера дедушкой.
— Добрый день, господин
Дорогой он рассказал, что в пивной давно уже сидит какой-то сильно захмелевший человек. Он оказался русским, а одет не по-военному. Его пытались привести в «божеский» вид, но он никому не подчиняется и никого не подпускает к себе.
Рассказав о странном пришельце, Редер свернул домой, а Грохотало прибавил шагу.
В пивной, кроме одного человека, сидящего к двери спиной, никого не было. Навалившись на стол, он, видимо, спал. Светло-серый пиджак, туго натянутый на лопатках, а на спинке соседнего стула — серый макинтош и серая шляпа. Подойдя ближе и приглядевшись, Володя узнал Горобского.
— Уж не в отпуске ли снова? — негромко спросил Грохотало, тронув капитана за плечо. Тот резко вскинул голову, и мутные глаза в несколько секунд приобрели разумное выражение.
— О, милейший! — воскликнул Горобский. — Вы здесь? Хозяин, пива!
— Да уж, кажется, довольно, товарищ капитан...
За стойкой появился хозяин, но наливать не собирался.
— Пива, старый дьявол! — по-немецки закричал Горобский, скрипнув зубами.
— Вы мне должны за две разбитые кружки, не считая выпитого, — ответил хозяин, косо поглядывая на лейтенанта и нехотя подставив кружку под кран.
— Довольно, товарищ капитан. Рассчитывайтесь и идемте отдыхать.
— Ты... ты — лейтенант и вздумал указывать капитану?! Да как ты!..
— В таком случае придется позвать солдат и доставить вас в полк, — твердо сказал Володя, направляясь к двери. Это повлияло больше, чем уговоры и просьбы.
— Подождите, Громыхало!.. Виноват, Грохотало, подождите. Сейчас вместе пойдем.
Володя остановился, а Горобский прошел к стойке, бросил хозяину горсть марок и с двумя кружками, качаясь и расплескивая пиво, вернулся к столу. Хозяин, получив гораздо больше, чем полагалось, довольно ухмыльнулся и заявил о своей готовности наливать еще.
— Присядьте, милейший, присядьте.
Когда Грохотало вернулся и сел к столу, Горобский подвинул к нему кружку:
— Пейте, лейтенант, и слушайте...
— Слушать буду, пить — нет.
— Понятно. Разве порядочный человек станет пить с такой дрянью, как я! — слово «порядочный» прозвучало ядовито. Он выпил свою кружку до дна. — Вы ведь — маменькин сынок. Папаша, конечно, есть, сестреночки, братишки, дядюшки, тетушки, кумушки... Да?
— Допустим, — сдерживаясь, процедил Грохотало.
— Х-хе! Допустим. Ему можно допускать: в Сибири и на Урале деревни целехоньки, а мне... Да понимаешь ли ты, лейтенант, что у меня нет никого на свете! — Он заскрежетал зубами и, горестно добавив: — Бобыль! — безвольно уронил голову на грудь и замолк.
— Сюда вы, надеюсь, пришли не к кумушке?
— Ах, вон ты о чем! — Горобский вскинул голову и, захватив рукой растрепавшиеся волосы, в упор посмотрел на собеседника. Глаза его увлажнились, лицо побледнело, но заговорил тихо, примиряющим тоном: — Это у вас тут ни выходных, ни праздников нет, а в полку все соблюдается. Снял я свою робу, оделся по-человечески, да и пошел посмотреть, как люди живут... А они живут. У них семьи, домишки, деточки — все на месте! Засмотрелся я на них и забыл, куда иду и зачем. Вот как бывает, лейтенант. Может, выпьешь за бобыля, потешишь его душу своим сочувствием?
— Не надо, товарищ капитан, — отказался Грохотало и для себя отметил: здорово же «засмотрелся» капитан, коли занесло его за столько верст! Спросил:
— Вы что же, от отпуска совсем отказались?
— О, нет! Пока уступил очередь начфину. Но поеду. Россия велика. Пропуск вот-вот должен прийти. Второй день в отпуске. Вот и гуляю.
Казалось, последняя кружка подействовала на Горобского отрезвляюще, потому как он все более обретал вполне приличный вид.
В пивную вошел Пельцман, владелец местной мельницы, полный невысокий человек с короткими усиками под толстым носом, с галстуком-бабочкой на белой рубашке и в шляпе с узенькими полями. Он попросил кружку пива и, торопясь, пил прямо у стойки.
— Присаживайтесь, — пригласил его хозяин. — Куда это вы так спешите?
— В Нордхаузен, — словно из бочки, пробубнил Пельцман. — Там совещание мелких промышленников.
— Господин Пельцман, возьмите попутчика, — попросил Грохотало.
— Мне все равно, господин комендант, — начальника заставы называли кто как. — Еду один в целом лимузине. Но ждать некогда: опаздываю, — быстро говорил Пельцман, одной рукой подавая деньги, другой размахивая платком.
— Вам повезло, — заметил Володя Горобскому.
— Да, мне везет, — вздохнул тот тяжко.
Горобский надел шляпу, взял на руку макинтош и пошел впереди Пельцмана. Хозяин пивной любезно раскланялся и вышел из-за стойки, чтобы закрыть за гостями дверь. У двери Горобский пропустил вперед Пельцмана, дождался Володю.
— Шкура! — стиснув зубы и не глядя на хозяина, сказал он по-русски. — Трясется за кружку: ему дела нет, что у человека вся жизнь разбита, была бы цела его кружка!
Усевшись в старенький лимузин рядом с Пельцманом и пожимая руку лейтенанта, Горобский говорил, что если долго не придет пропуск, то он непременно еще приедет в гости.