Горячий генерал
Шрифт:
– Да, – буркнула я, – я рассказываю их Его Величеству на ночь.
– Интересно было бы услышать, – вмешался Таян.
– Мне тоже, – вдруг сказал Тэнгиз.
Все уставились на него. Но тот не смутился, а заявил:
– Я также иду к Его Величеству на ужин, хочу послушать твои удивительные истории, Мату, – он сделал ударение на моем имени. Посмотрел мне прямо в лицо и глаза его смеялись. Я не знала, что именно его так развеселило, но почему-то это незнание сжало сердце болью. Я почувствовала сильный укол в области груди, не удержалась, вскрикнула,
– Что это, что с тобой, что? – закричал Мунха. Остальные в недоумении уставились на меня.
– Ничего, – боль тут же прошла, я встала и улыбнулась, – я много вина выпил.
Кажется, мне полегчало. И я решила, что внезапная боль была одним из тех болезненных проявлений, что преследовали меня после возвращения в жизнь в лаборатории.
– Тогда идемте, – Мунха, не выпуская меня из рук, поспешил к императору.
– Вот наглец, – хмыкнул Баян, похлопав меня по спине.
Палатка императора. Ужин. Окрестности Дайду.
Когда все собрались и расселись по своим местам, то хан Тогон-Тэмур довольно радушно позвал меня и попросил почитать из той книги, откуда я обычно читаю легенду о Короле Обезьян. Олджей смерила меня недовольным взглядом. Еще бы мы подрались в чайном доме, да еще я и наговорила ей кучу гадостей, а теперь ее муж собирается перед всеми демонстрировать мои таланты. Хотя вряд ли она станет ревновать к евнуху. Главное не выдать себя. Сейчас я хожу по краю. Олджей и сама какое-то время притворялась мужчиной, но потом Тэнгиз ее раскрыл и она стала наложницей. Такой судьбы я не хотела.
– Ваше Величество, – прошептала я Тогон-Тэмуру на ухо, – за ужином на охоте будет неуместно читать сказки.
– Почему это?
– Мату прав, – влез вездесущий Мунха.
Тогон-Тэмур отмахнулся
–Но я люблю эти истории, когда Мату читает, я хорошо засыпаю. У него такой красивый голос.
Я немного покраснела. Никто раньше не говорил мне, что мой голос красивый.
– Если у него красивый голос, – заметил Олджей, – то пусть лучше споёт. Это будет веселее для такого ужина.
Все согласно кивнули.
– Ах, что за идея, – захлопал в ладоши Тогон-Тэмур, – правда спой, Мату. Я ни разу не слушал, как ты поешь.
Я в очередной раз чуть не упала за сегодняшний день. Все мое существо охватила жутчайшая паника. Петь прилюдно? Этого я никогда в жизни не делала. Мне всегда казалось, что я плохо пою, не попадаю в ноты или у меня нет слуха. Не знаю, но петь на людях я не могу. Задыхаясь, я склонилась к императору:
– Ваше Величество, я не могу, не могу. Я не умею петь, и еще я не знаю ни одной монгольской песни. Это правда.
– Как это не знаешь? – возмутился Тогон-Тэмур.
– Я родился на Руси, а потом жил в Золотой Орде. Я не знаю.
Тогон-Тэмур надул губы:
– Я все равно хочу послушать пения, иди спой что-то.
– Но я не могу.
Мунха ущипнул меня. Я была в отчаянии.
– Я хочу послушать песни других народов, – благодушно продолжил Тогон-Тэмур, – так
– Ваше Величество, у меня плохо получается петь, мой голос не создан для пения, но если вы хотите услышать песни моего народа, то позвольте мне позвать одного воина из кешиктана, он также русич и точно хорошо поет. Я скажу ему что петь.
Тогон-Тэмур был не очень доволен, но Олджей положила свою руку ему на ладонь, как бы дав знать, чтобы он согласился. Тогон-Тэмур отослал меня.
Я разыскала Миху и попросила его пойти со мной в палатку к императору. За время моего отсутствия обо мне как будто позабыли, гости наслаждались свежей дичью, мясом кабана и вином.
Заметил мое появление только Тэнгиз. Не знаю зачем., но он все время пристально наблюдал за мной, отчего было не по себе.
Вместе с Михой мы уселись в углу платки на шкуры. Он взял некий музыкальный инструмент похожий на круглую балалайку и попросил меня напеть мелодию и слова, чтобы он запомнил.
Я прикусила губу, думая, что именно лучше спеть. В моем арсенале было море современных песен от Америки до Кореи. Я очень любила музыку, но вряд ли эти песни подходили для того, чтобы озвучить это в четырнадцатом веке.
Поймав настойчивый взгляд Тэнгиз, я вдруг поняла, что знаю одну нужную песню. Насколько мне известно Тэнгиз и вся семья канцлера Эль-Тимура происходили из племени кипчаков, которые также как и все остальные были завоеваны монголами достаточно давно. А кипчаки это половцы по-нашему по-русски.
Я вспомнила, что часто слышала об одной опере – Половецкие Пляски. Живя еще в нашем времени эта опера Бородина была знаменита в основном благодаря одной единственной песне. Песня плененной русской девушки этими самыми половцами была довольно популярна в нашей культуре. Я сосредоточилась и вспомнила слова, хорошо, что память у меня была неплохая.
– Я сейчас напою, – тихо сказала я Михе, – а ты воспроизведешь потом перед императором.
Миха кивнул, приготовившись запоминать. Перед ним я почему-то не стеснялась, да нас никто и не слушал, поэтому я тихо запела, как умела:
– Улетай на крыльях ветра
Ты в край родной, родная песня наша,
Туда, где мы тебя свободно пели,
Где было так привольно нам с тобою.
Миха перебрал струны, а я продолжила:
– Там под знойным небом негой воздух полон,
Там под говор моря дремлют горы в облаках,
Там так ярко солнце светит,
Родные горы светом заливая,
В долинах пышно розы расцветают
И соловьи поют в лесах зеленых.
Вдруг я заметила, что Миха грустно смотрит на меня, мне и самой сердце сжало тоской. Голос чуть охрип. Я выдохнула, чтобы продолжить, и украдкой оглянулась. И тут я увидела, что установилась тишина, все присутствующие смотрели на меня и Миху. Мне стало нестерпимо стыдно от того, что они слышали мое пение. Хотя и в глазах кешиков, которые были сэму как и я кто из Руси, кто из Алании или Калмыкии также стояла грусть.