Горячий осколок
Шрифт:
Заглох двигатель. Взвизгнула дверца. Распахнув ее, Бюрке спрыгнул на землю.
Якушин заставил себя думать об этих людях спокойно. Кто они? Почему непременно фашисты? Идут с востока. Может, наши? Например, разведка, высланная пехотой вслед за танками.
Вряд ли. Пехота еще очень далеко, скорее всего за десятки километров. Так, во всяком случае, говорил на марше взводный.
Напрягая зрение, Алексей всматривался в идущих, Удалось заметить, что одеты они по-разному. Правый был в чем-то черном и блестящем.
– Немцы?
– спросил Алексей неподвижного Бюрке.
– Йа, йа, - затряс головой пленный.
– Они идут сюда. Это ведь немецкая машина.
Значит, гитлеровцы! Конечно, их немало в степи. Танковый клин рассек и разбросал фашистские подразделения, разрозненные группы остались в наших тылах. Когда-то прихватит гитлеровцев наша пехота, а пока, как голодные волки, они рыщут по полям и дорогам.
Теперь было видно, что немцы разомкнулись в короткую цепь. В руках автоматы. То ли осторожны, то ли поняли, что машина у русских.
Алексей остро ощутил, как не хватает ему сейчас рассудительного, никогда не теряющегося лейтенанта, доброго и участливого Карнаухова, находчивого Сляднева. Даже вредный и жадный Курочкин мог бы пригодиться: все-таки свой.
Еще трудно было представить, что будет через минуту-другую. Алексей только неожиданно вспомнил бабушкино присловье - "глаза боятся, руки делают" - и, сбросив мешавший ему ватник, заскочил в распахнутую кабину, схватил предусмотрительно оставленный и даже раскупоренный взводным патронный цинк, гранату-лимонку. "Ничего, продержимся".
У приборной доски стоял в зажимах трофейный автомат. Это оружие принес, сдаваясь в плен, Клаус Бюрке. "А что если Клаусу доверить автомат? Вроде назад ему пути нет?.. Ладно, посмотрим, подождем..."
Опустившись на землю у массивного катка "крокодила", Якушин положил справа карабин и коробку с патронами, слева - автомат. Стало как-то спокойнее.
Правду говорил Бутузов: "За оружие держишься - на душе легче".
"Чего теряться?
– подбадривал себя Алексей.
– Я ведь здорово стреляю. Недаром получил "Ворошиловского стрелка"! Да и в шоферской школе на стрельбах не мазал".
Возбужденный, он крикнул Бюрке по-русски (немецкие слова как-то забылись):
– Пусть только сунутся!
Бюрке молчал.
Немцы вскинули автоматы.
– Оставим автомобиль, - робко предложил Бюрке.
– Отойдем.
– Шиш! Этого не хочешь?
– Алексей яростно ткнул немцу фигу.
Теперь враги были отчетливо видны. Правый, в лоснящемся черном плаще, то и дело поворачивался к другим, видимо, командовал. По знаку "черного" они разомкнулись еще шире и ускорили шаг. Матерые, по-звериному ловкие, готовые на все. И с ними придется сражаться ему, Лешке Якушину, почти не обстрелянному солдату, вчерашнему школьнику.
Он решился:
–
Подвинув локтем оружие, повторил:
– Нимм. Бери!
Немец нерешительно притянул к себе автомат.
– Выстрелю - стреляй и ты. Понял?
– Йа, йа, - ответил немец дрожащим голосом.
Якушин прицелился в "черного", несомненно, самого главного. У этого немца наверняка хищный нос и короткие гитлеровские усики.
Выловив в прицеле трепещущую мушку, уже готовый выстрелить, он скорее почувствовал, чем услышал какое-то движение слева.
Повернул голову и увидел, как поднявшийся во весь рост Бюрке вышагнул из-за тягача. Тряся контуженной головой, размахивая автоматом, пленный что-то пронзительно кричал.
Ошеломленный Якушин улавливал лишь отдельные слова:
– Нихт шиссен... Камраден. Нах хаузе.., Капут... Нихт шиссен... Вег...
Что это? Неужели он уговаривает их сдаться или уйти? Дурак!
"Та-та-та" - ударил автомат.
"Теньк... теньк... теньк" - пропели пули.
Бюрке схватился за живот. Скрючившись, присел, как для прыжка, и повалился набок.
"Своего убили, немца. Сволочи, звери, гады паршивые!" - От ярости Алексей заскрипел зубами. Еще в руках "черного" бился автомат, когда Якушин, успокоив прыгающую в прицеле мушку, нажал на спуск.
Плащ осел, надулся колоколом и, смятый, упал.
"Попал, попал, попал!"
Передергивая затвор и поводя стволом карабина, Якушин искал оставшихся фашистов и не мог найти. Мельтешили стебельки пшеницы, головки цветов, темнели бугорки и воронки, а немцев не было. Он не сразу понял, что они залегли.
Ожидая ответного удара, Якушин отполз влево, вдоль гусеницы, и правильно сделал, потому что на прежнюю его позицию в тот же миг шквалом обрушились автоматные очереди.
Теперь Алексей был совсем близко от Бюрке. Маленький немец, сжавшись, лежал на правом боку. Над ремнем, на пыльном мундире, расплывалось темное пятно. К нему прижималась, ощупывая, ладонь левой руки, а правая, неестественно длинная, судорожно вцепилась в ремень автомата. Казалось, Бгорке тянулся к оружию и не мог дотянуться.
"Стрелял бы, а не уговаривал, - с горечью и досадой подумал Алексей. Им наплевать, что ты немец, они же добьют тебя, вот сейчас добьют".
Противясь этой мысли, он подлез под корму "крокодила", рывком выдвинулся из-за укрытия, обеими руками ухватил Бюрке за полы мундира и потянул на себя. Тощенькое тело словно бы упиралось, стало тяжелым и неподатливым. Сбивая коленки, натужно выгибаясь, Алексей поволок раненого, за которым тащился автомат. Но, поворачиваясь, чтобы приподнять Бюрке и прислонить к борту машины, он вдруг почувствовал хлесткий, как железным прутом, удар по ноге и на миг замер.