Горячий осколок
Шрифт:
В кузове громыхали бочки с соляркой; перед глазами качался на гусеницах, как на мягких лапах, коренастый "крокодил", груженный снарядами, а вокруг глубоко дышала ветрами черная приднестровская степь. Здесь, в этой степи, когда-то бешено скакали кони, гикали всадники, стучали тачанки из "Думы про Опанаса", а перед ними гарцевал на сахарно-белом жеребце Григорий Котовский.
Жеребец поднимет ногу,
Опустит другую,
Будто пробует дорогу,
Дорогу степную...
По колонне разнесся слух, что скопившиеся в тылу эсэсовцы напали на медсанбат, который спешил за танковой бригадой, и целиком вырезали его. Шоферы, ведущие
Но и к тревоге притерпелись. Одолевала усталость. Алексей вскидывал тяжелые веки, таращил глаза, тер рукавом переносицу, бил себя по щекам - и сон ненадолго отступал. Еще будоражило тявканье зениток, хлопающие выстрелы танковых орудий. Но потом и это не воспринималось.
Случалось, он на несколько минут мучительно сладко засыпал, а "газик" все шел и шел, держась колеи, руки лежали на руле, нога деревянно давила на педаль...
Утром вместе с колонной взвода Алексей въезжал в придорожное местечко. Машины остановились на горбатой площади. Местечко было небольшое, на удивление нетронутое. Только за подломленным мостком, у двухэтажного каменного дома, догорал "оппель-капитан". Тонкое железо кузова корежилось в огне, и едкий черный дым относило к машинам.
Из дома, покрывая треск горящей легковушки, донеслись выстрелы. Один. Через несколько секунд - второй...
– За мной!
– крикнул Бутузов шоферам.
Держа в руке "вальтер", он метнулся к ближайшей хате, от нее к соседней и к каменному дому. Алексей, механически повторяя движения взводного, бежал след в след. За Алексеем мчались другие шоферы.
Дом молчал. Обдирая боками крашенную охрой стену, солдаты приблизились к двери. Бутузов прыгнул к ней и, поддев ручку пистолетным стволом, распахнул. Столкнувшись в проходе, он и Якушин первыми ворвались в длинный пустынный коридор с обшарпанными стенами. Неожиданная пустота и тишина испугали Алексея больше, чем выстрелы: он уже внутренне приготовился к рукопашной. Быстро огляделся. На полу - чемоданы, перетянутые ремнями. Кто-то спешно готовился к отъезду, а точнее к бегству.
Алексею показалось, что его минутную растерянность заметили товарищи, и он бросился по коридору влево к приоткрытой двери. Подбежав, дернул за скобу...
На полу в луже крови лежали молодая женщина и девочка. Обе были убиты.
В раскрытом коричневом чемодане виднелся черный эсэсовский мундир.
– Не успел драпануть фашист, - мрачно сказал Сляднев.
– Людей порешил - может, семью, - а самому, видать, времени не хватило пустить себе пулю в лоб.
– Не успел? А может, струсил: в себя стрелять - не в других... Где же он?
Действительно, куда скрылся эсэсовец? Ведь всего несколько минут назад раздались два выстрела. В коридоре шоферы никого не встретили.
– Смотрите, окно открыто!
– крикнул Сляднев.
– Через него и скрылся...
Кинулись к распахнутому окошку. Под ними виднелась плоская крыша пристройки.
– Обыскать дом и двор, - приказал лейтенант.
– Далеко не ушел, не мог уйти...
Бойцы обшарили большой каменный дом, сараи, стоящие во дворе, заглянули в соседние пустынные хаты. Эсэсовца не нашли.
Не снимая пальца со спускового крючка, с особой тщательностью осматривал
Не раз встречал он пленных немцев. То были солдаты, такие, как раненый шофер, которого пришлось конвоировать по ночному селу, или Бюрке, сложивший оружие. Но этот скрывшийся эсэсовец был особый. У него, конечно, руки по локоть в крови, такой может хладнокровно повесить пленных танкистов. Сколько наших солдат, мирных жителей лишил, наверное, жизни этот негодяй, сколько горя и страданий принес людям. Его страшит возмездие. Палач, убийца, он даже представить себе не может, что русские бойцы не станут мстить женщинам и детям.
Взводный собрал шоферов.
– Все равно попадется, - сказал он.
Отдыхали недолго. Снова отправились в путь. Танковая бригада начала бой с фашистскими частями, которые пытались уцепиться за новый рубеж и организовать оборону. Шоферам пришлось срочно подвозить к танкам и автомашинам горючее с ближайшей железнодорожной станции, где остались брошенные немцами цистерны с соляркой и бензином. Дорога, проходящая через местечко, весь день была шумной и людной. Проезжая по ней, Алексей не раз думал, что эсэсовцу никуда не удастся сбежать до самой ночи.
Когда стемнело, хозяйство Бутузова снова сосредоточилось на горбатой пыльной площади у каменного дома.
– Будем до утра отдыхать, - распорядился лейтенант.
– Пока останусь у машин, покараулю... Через два часа меня сменит Якушин, потом по порядку Курочкик и Сляднев... А ну, марш в дом...
Несмотря на усталость, Алексею не хотелось спать, слишком велико было возбуждение от прошедшего дня. Да и со взводным вместе было веселее. Лейтенант без дела не сидит, даже в темноте копается в двигателях, напевая все одну и ту же песню:
Я на речку шла,
Тяжело несла...
Уморилась, уморилась, уморилася...
Алексею тоже захотелось поработать. Он проверил, достаточно ли воды в радиаторе, туго ли накачаны шины, не подтекает ли масло.
Работал и думал. Который раз за эти дни возвращался мыслями к младшему лейтенанту Петрову, тому, что на "тридцатьчетверке" пробился через немецкую оборону.
Сам он на такой храбрый поступок не отважился бы. Где ему! Даже в голову, наверное, не могло прийти столь дерзкое решение. С детства он никакими особыми способностями не отличался. В школе шел среднячком. Всегда долго корпел над учебниками. Ни одну теорему не мог понять сразу, лишь после того, как ребята объяснят, .становилось ясным кое-что. Его не озаряло вдохновение на уроках литературы, сочинения писал с натугой, вымучивая по слову. А когда физичка пыталась объяснить суть теории относительности Эйнштейна, честно себе признался, что ничегошеньки не понял, а ведь многие ребята кричали: "Здорово! Гениально просто!" Нет у него искры, полета, фантазии...
Правда, он уже неплохо водит свой "газик", пока все задания выполнял, когда нужно, помогал допрашивать немцев, никого и никогда не подводил. Он еще привыкнет к опасности, выжмет из себя страх, он еще покажет себя... Разве не может он стать человеком нужным, полезным другим, хорошим товарищем. Вот взводный ему доверяет...
Алексей работал в просветленном настроении. Ему было хорошо рядом с Бутузовым. Время от времени он поднимал голову, оглядывал темную площадь, приземистые хаты, каменный дом с тускло светившимся окном: горела немецкая парафиновая плошка. Вскоре свет погас: шоферы улеглись спать. Теперь Алексей станет охранять их сон...