Горячий осколок
Шрифт:
А люди? Он стал их высматривать. Ближе всех, почти у самой его полуторки, находился человек, густо присыпанный пылью. Поджав по-портновски ноги, он сидел в мелком придорожном кювете. В плечо его плотно был вставлен затыльником приклад карабина. Человек не спеша стрелял вдогон улетающим самолетам, потом отложил карабин и охрипшим голосом лейтенанта Бутузова сказал:
– Не бежать, на второй заход пойдут.
Алексей, не решаясь встать, на локтях продвинулся ближе к большаку и теперь точно узнал взводного, а тот - его.
–
Было необыкновенно радостно слышать этот насмешливый голос. Лейтенант, как всегда, был деловит, серьезен, и рядом с ним Алексей чувствовал себя спокойнее.
– А вы так всю бомбежку и просидели?
– спросил Якушин.
– Эге.
– И стреляли?
– Стрелял.
– У вас ведь "вальтер". Где же карабин взяли?
– Твой и взял, ты его в кабине оставил.
– Из карабина самолет не собьешь, - Якушин придвинулся еще ближе.
– Как сказать. Сбивали. Редко, но бывало. Да не в том суть. Главное, есть за что подержаться.
– Подержаться?
– То-то и оно. Оружие в руках - и на душе веселее, ты вроде при деле.
– Воздух! Воздух!
– послышались голоса.
Пикировщики, как и предвидел лейтенант, повернули на второй заход. Теперь они разбились на звенья по три и спустились низко, зависли над дорогой.
– Дайте карабин, - решился Алексей.
– Держи. Не теряйся, понял? Живы будем - не помрем.
Второй налет "юнкерсов" был куда опасней первого. Убедившись, что зенитного прикрытия нет, немецкие летчики вконец обнаглели. Они снижались и, по-коршуньи высматривая цели, ударяли пушечным огнем.
Алексей и не заметил первого самолета, только тень пронеслась. Бешеный рев услышал, когда пикировщик, просверлив воздух над колонной, взмыл ввысь. Удар ветра и мгновенный ужас вжали Якушина в придорожную пыль. Прильнув к земле, он ощутил под собой твердое тело карабина, и в секундную передышку перед заходом второго "юнкерса" вспомнил слова взводного: "Живы будем - не помрем".
Он уцепился за карабин, как утопающий за соломинку. Прижмурившись, выставил перед собой оружие, не целясь, ощупью нашел спусковой крючок и нажал на него. Больно толкнуло в плечо. Он подумал, что плохо, нетвердо держит карабин. Вдавил в плечо приклад. Потом передернул затвор и опять нажал крючок. Он стрелял, не разлепляя век, не видя штурмующих самолетов.
Почувствовав пустой щелчок вместо выстрела, открыл глаза: обойма вышла. Полез за другой в патронную сумку на поясе, достал и сменил. Над колонной пластался последний из пикировщиков. Самолет налезал, натыкался на ствол карабина, и Алексей, испытав мгновенную решимость, связал все вместе - узкую щелку прицела, дрожащий пенек мушки и черную массу надвигавшегося пикировщика. Он выстрелил и подумал, что попал, попал, не мог не попасть.
Но "юнкерс" уходил. Он не кренился, за ним не тянулся дымный хвост. Испытывая досаду, Якушин проводил его пристальным, твердым взглядом.
Он не
* * *
Прошло несколько минут после бомбежки. Испытывая душевную легкость и радостное удивление - жив и невредим!
– Алексей вместе с другими шоферами, ломая ногти, сдирал с "ЗИСа" полыхающий брезент, осыпал пригоршнями пыли тлеющие борта "газика", помогал закатить в кузов свалившуюся бочку солярки.
"Юнкерсы" сильно потрепали колонну, но не разгромили ее, как думал Якушин. Она оживала гудением автомобилей, командами, криками, бранью, стонами и хлопотливой возней людей. Они укладывали на машины убитых, бинтовали раненых, грузили разбросанное взрывами имущество. Все спешили оставить это проклятое место.
Торопился и Бутузов. Его задерживало ранение Курочкина и повреждения, которые получил трофейный тягач.
Курочкин был ранен легко. Маленький, со школьное перышко, осколок, видимо, на излете пропорол шинель и гимнастерку, впился в предплечье и застрял в мякоти.
– Бежал?
– строго спросил Бутузов, поддевая осколок острием ножа.
– А вы видели? Докажите!
– Бледнея, Курочкин отвел глаза от узкой кровоточащей ранки.
– И чего ради запрыгал как козел? Якушин, совсем зеленый, и тот лежмя лежал.
– Я ведь не прошусь в медсанбат.
– А я вас и не отправлю. Якушин, перевяжи ему царапину!
– Рану, лейтенант, и попомните, что я остался в строю.
Бутузов отошел к "крокодилу". Над его иссеченным радиатором с бульканьем и свистом поднимались клубы пара. Тускло поблескивали выломленные взрывом траки. Под раскрытым капотом змеились перепутанные электропровода.
Тягач в дорогу не годился.
– И на буксир не возьмешь, - сказал Сляднев.
– Как достался легко, так и бросим.
– Я те брошу, - возмутился Бутузов.
– А снаряды куда прикажешь перегрузить? В твой сидор?. Все машины битком. Да и не сорок первый год, чтобы добро кидать. Пусть этим фрицы занимаются.
Взводный поманил к себе Алексея:
– Вот что, Якушин. Ехать нам надо за колонной. Надо, понял?
– Понял, товарищ лейтенант.
– На твою полуторку я сяду. А ты вместе с немцем останешься загорать у "крокодила". Бюрке, как знаешь, мастеровой. С ним поставите машину на ноги. Думаю, до подхода нашей пехоты управитесь. После - догоните. Держитесь колеи - не ошибетесь.
Он как бы наново, словно незнакомого, оглядел Якушина, задержался взглядом на его тонкой, детской шее с пульсирующей синей жилкой и, покашливая, добавил:
– Ну, гм, патронов тебе оставлю, гранату. К тому же фрицевский автомат в "крокодиле". В случае чего... Не заробеешь?
– Нет.
– Ну и ладно. Как говорится, ни пуха ни пера... По машинам!
12
Колонна ушла. Пока она не скрылась, Якушин провожал ее долгим, тоскующим взглядом. Потом глубоко вздохнул и огляделся.