Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки
Шрифт:
— Дорога общесоюзного значения: Ленинград — Киев.
За Островом повернули на дорогу областного значения: Остров Новоржев. Она была поуже и пожиже, но все равно это была хорошая дорога. Навстречу нам проносились шикарные автобусы с пестрой раскраской: туристы спешили по своим делам — кто в древний Псков, кто в Пушкинские горы на могилу великого русского поэта. Мы мчались навстречу друг другу — но разве цель у нас была не одна? Нас вело прошлое России.
Повинуясь стрелке указателя, мы свернули в сторону. Областная дорога кончилась. За ней пошли дороги районные, потом просто дороги, без всяких чинов и званий. Потом
Солдат идет по земле, копает в ней щели, окопы, блиндажи. Идет солдат по земле, зарывается в землю, и земля иногда спасает его, иногда нет. Идет солдат по земле и пашет ее солдатской лопатой, орошает солдатской кровью. И выкопает солдат последний окоп, и останется в нем навсегда — земля все равно укроет его и схоронит, потому что это земля, которая родила и дала жизнь, и только она вправе забрать ее. И тогда другие солдаты будут продолжать идти по земле, вскапывать ее и орошать своей кровью… И вся родная русская земля от севера до юга изрыта окопами и засеяна жизнями, потому что по этой земле прошла война и прошли солдаты.
— Сколько их! Сколько! — то с удивлением, то с испугом восклицал Евгений. — Вам ни за что не найти.
Парень сорок девятого года рождения, он и знать не знал, что такое война. Это обстоятельство, однако, не мешало ему быть уверенным, что мне ни за что не найти своего окопа и что вообще вся эта поездка — безнадежное дело.
За несколько часов мы проехали полтораста километров. Чтобы пройти этот путь на войне, потребовалось полгода, и на каждом километре мы теряли боевых друзей. И сейчас еще видно, как трудно было нам тогда идти. Старые линии окопов, воронки от бомб и снарядов рассказывали об этом. А на опушках, на дорогах, у околиц стояли скорбные фигуры, смотрящие в землю, или обелиски со звездами, или просто кресты — это мертвые рассказывали о том, как худо пришлось им на этой земле.
Земля помнит.
Земля помнит все. А люди уже успели забыть. Опять люди в военной форме маршируют на улицах немецких городов. И черный атомный гриб вздымается над планетой. И реактивные бомбовозы гудят над мирными городами Европы, и смертельный огонь затаился в люках. А из морской пучины, взорвав спокойную гладь воды, выходит «Поларис», и белый дымный след длинно стелется в ясном небе. А где-то кнопка есть, которую нажать ничего не стоит, и тогда огнем вспыхнет земля.
— Еще не поздно, — говорит склоненная гипсовая фигура на обочине, и пусть живые услышат этот голос.
Тяжелой кровью был завоеван мир, и от живых зависит сохранить его. И на обширных дорогах Европы стоят такие же склоненные гипсовые фигуры, распятья, кресты — и надписи под ними на двунадесяти языках: «Люди, помните».
Земля помнит — и люди должны учиться у земли не забывать. Иначе напрасно легли в землю погибшие.
У каждого солдата был свой заветный окоп, а то и просто ложбинка, кочка, крепкий пенек — все годилось в дело солдату.
Однажды мы жили в окопе, что был под стать подземному дому. То был просто выдающийся окоп, с накатом из толстенных бревен, с подземными проходами к соседям. Он был вырыт в горе и не оставил в душе никакого следа, кроме ощущения сырости и сумрака. Я прожил в том окопе несколько недель и ни один снаряд
— Разве не все равно, — спрашивал Евгений, — какой окоп? Вон их сколько. И все похожи. — Он был избалован общесоюзными и областными дорогами, ему не улыбалось мотаться по военным.
— Перепахали вас давно, — решительно заключил он.
И в самом деле, тот окоп, к которому я стремился, был плохонький, захудалый, более того, провинциальный, ибо располагался далеко в стороне от заглавных битв минувшей войны.
Но, как известно, солдат не выбирает своего окопа, равно как и той битвы, в которой он сражается. Поэтому я утверждаю, что наш ничем не примечательный окоп был историческим окопом хотя бы потому, что он спас жизнь в этом бою мне и четырем моим товарищам. Не всякая пуля запоминается на войне, а только та, которая летит в тебя. Мы лежали в этом окопе под зверским обстрелом и мечтали, когда на землю придет тишина, и тогда мы снова вернемся сюда и будем слушать тишину.
Если бы даже не было других причин, я все равно обязан был бы прийти к этому окопу, потому что двоим из пяти уже никогда не сделать этого, третий был тяжко ранен, а след пятого затерялся вскоре после войны. И было еще одно — нечто тревожное, неясное: я будто бы что-то забыл там, в окопе, и мне казалось, если я вернусь к нему, то вспомню это очень важное, может быть самое главное из того, что нужно помнить о войне.
Мы вырыли его короткой августовской ночью. Сначала нас было четверо командир батареи капитан Пушко, командир отделения связи сержант Лукьяненко, разведчик Абраменко и я — командир взвода. Копали молча и сосредоточенно и успели еще отдохнуть перед рассветом. Я лежал на спине и смотрел, как гаснут большие августовские звезды.
А утром начался обстрел берега. Сначала пристрелочный, а потом беглый, все сильней и сильней. Похоже было, что немцы собираются уходить и оттого не жалеют снарядов и шпарят вовсю. Мы вжимались в землю при каждом близком разрыве и радовались, что у нас такой глубокий окоп и что вырыт он на правильном месте, на пологом склоне, спереди и справа его прикрывали складки местности так, что для нас были опасны только те снаряды, которые падали позади или слева. Еще, разумеется, следовало опасаться прямого попадания в окоп.
Обстрел усиливался. В окоп спрыгнул подполковник Безбородов, командующий артиллерией бригады. Нас стало пятеро. Командующему казалось, что мы вяло стреляем, он сурово покрикивал, а потом падал ниц вместе с нами, пережидая снаряд, и снова принимался покрикивать. Мы нащупали батареи на том берегу, после этого немцы обнаружили нас и снаряды посыпались, как из рога изобилия: видно мы крепко досадили им. Словом, все шло так, как и должно идти на войне…
Евгений смирился со своей судьбой и перестал проклинать военные дороги. Мы ехали старым заброшенным большаком, который никуда не вел и обрывался насыпью у реки. Моста не было, и я никак не мог припомнить, чтобы он был тут прежде. Вдоль берега были видны следы окопов, но в них лежали другие солдаты, и мне эта земля ничего не говорила. Мы с трудом развернулись на узкой насыпи и поехали назад.