Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки

Злобин Анатолий Павлович

Сейчас поеду в институт. Мой кабинет выходит на север, там не так жарко, можно будет еще поработать до вечера.

Я уже начинаю отключаться от сегодняшних переживаний, которые начались с утра и продолжались на заседании, уже думаю о предстоящих делах в институте, как вдруг меня пронизывает мысль о Глебовском. Вот кого мы зря наказали, совершенно зря, он же не виноват, что у него вал в тоннах. Дайте Глебовскому стимул, и он вам горы свернет, всю страну закидает пластмассовыми шрифтами. А у него стимула нет, вот он и не торопится прогорать, изворачивается и выискивает разные причины.

Почему я не выступил в

его защиту? Я промолчал, когда принимали решение о нем, даже не кивнул в знак согласия, но разве это смягчает мою ответственность?

Вот перед кем я действительно виноват, а не перед каким-то там Цаплей и его дружками.

Но как, оказывается, тонко составлена повестка дня. На Глебовском мы немножко разошлись, а уж на питании разозлились по-настоящему. И Глебовскому строгача и этому Зубареву то же — разве одно сравнимо с другим? Если бы пункты повестки дня были передвинуты: сначала, как говорится, по питанию, а затем шел бы Глебовский, мы весь запал израсходовали бы на жуликов, после этого ни у кого рука не поднялась бы, чтобы наказать Глебовского за вал.

Но кто-то тонко и умно отрежиссировал сегодняшний спектакль, продумал действие, расставил декорации — и все оказалось исполненным. Кому аплодировать?

Я виноват перед Глебовским…

Официантка ставит передо мной второй стакан с коктейлем. Я делаю освежающий глоток и снова задумываюсь. Так ли уж я виноват перед этим человеком, которого не знал до сегодняшнего дня и которого, вероятно, никогда не увижу более? Неужто и впрямь я виноват перед ним? Нас сидело за столом пятнадцать человек, все уважаемые солидные люди, ни один из них не усомнился в том, что Глебовский действительно виноват: он не выполнил план и пытался сослаться на этот самый пресловутый вал, который у всех в зубах навяз. Все пятнадцать человек единодушно проголосовали за строгий выговор Глебовскому.

Так хорошо было стоять у прохладной стойки и бездумно потягивать коктейль. Дался мне Глебовский. А если и есть тут моя вина, то ее ровно одна пятнадцатая, поровну на всех членов комитета, всего шесть процентов моей вины, не более того. А если разобраться, то и тех не наберется.

Эта мысль окончательно успокаивает меня, и я, не отвлекаясь более, думаю о том, что ждет меня в институте.

Выхожу из кафе. Асфальт просох под жарким солнцем, лишь редкие серые пятна на мостовой напоминают о недавней грозе. Снова окунаюсь в жару и гомон улицы. Неплохо мы сегодня поработали.

Напротив здание со светящимся табло на крыше. Часы показывают точное время.

14.57.

Я поворачиваю за угол.

<1972>

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ, ЗАСЫПУШКА № 5

Знакомство

Я гулял по Ленинградскому проспекту, и ничего не тревожило меня, кроме довольно-таки ленивых забот о том, как провести завтрашний субботний вечер. С такими мыслями я свернул к горкому комсомола. Позади зарычал мотоцикл. За рулем сидел парень с великолепной посадкой ковбоя из американского вестерна.

— Вы не из горкома? —

спросил я.

— Если по найму — предупреждаю: никого не принимаем.

— Мне работа не нужна.

— Выкладывайте — что у вас? Спешу.

— Как бы повеселиться, — выпалил я.

Парень ничуть не удивился, вытащил из кармана бумажку:

— Вот. Отрываю от сердца. Образцово-показательный вечер. Полный комплект с участием лучших сил. — Он отдал мне билет и забыл про меня. Макар! — крикнул он в раскрытое окно. — Поехали.

— Куда, Алик? — спросил голос в окне.

— Отведешь мотоцикл обратно.

— А ты куда, Алик?

— Улетаю! Срочно! Могила! — кричал Алик на весь проспект.

Они уехали, а я остался разглядывать бумажку. Это был пригласительный билет на комсомольский вечер «Учись танцевать красиво». Вечер состоится в субботу в клубе «Строитель». Начало в 19 часов. На обороте были напечатаны стихи:

Сегодня танцевальный вечер, Так приходи и веселись. Порадуй нас нежданной встречей, Красиво танцевать учись.

Народ собирался не спеша и с достоинством. Видно, жители города умели танцевать красиво и учиться им было ни к чему. Но вот гуськом прошагал джаз-оркестр, и тотчас все пришло в движение. Юркий паренек в пестрой рубахе выбежал из клуба и ринулся вдоль улицы. Вскоре он показался снова, ведя за собой девичью стаю — как связку детских разноцветных шаров. Другой командовал по телефону: «Миша, заворачивай сюда всю гопкомпанию. Джазисты прибыли».

У входа в клуб две девушки проверяли билеты и раздавали входящим причудливо изрезанные цветные открытки. А в зале на стене висели стихи:

Нет, не рассматривай картинки, Об этом я тебе толкую: Ведь это только половинка. Скорей ищи себе другую.

Надо было ходить по залу со своей изрезанной открыткой и спрашивать у всех девушек: «Вы не моя половина?» Девушки хихикали. Если открытка не складывалась, можно было направляться дальше.

У окна стояли медицинские весы. Над весами — стихотворение:

Скажу, друзья, я вам без лести: Я лучший приз для вас отдам. Но вы должны составить вместе Сто двадцать восемь килограмм

Парень зазывал девушку, оба со смехом становились на весы, и распорядитель с красной повязкой на рукаве взвешивал парочку. Вес не получался. Парень и девушка смеялись еще громче и уступали место другим претендентам. Одна пара набрала сто двадцать семь килограммов четыреста граммов. Парень отвел девушку в сторонку, горячо зашептал:

— Пойдем в буфет. Дотянем.

— Я же только что пообедала, — сопротивлялась девица.

— Пойдем. А то Петька с Нинкой нас обставят…