Горящие сердца
Шрифт:
— Да, — задумчиво тянет Ариубат, — в один день обернуться трудно.
— В том-то и дело!
— Послушай, а ты возьми двух коней — одного для себя, другого для нее.
— Дай тебе бог счастья, Ариу, но Валя, наверное, сроду на коня не садилась.
— Садилась, садилась! Ты забыл, что ли, как Ахман хвастал, что выучил ее ездить верхом?
— Ну, значит, считай, что дело это решенное. И хватит заговаривать мне зубы, садись и пиши Вале.
— Сейчас, сейчас. Только, если я выполню твою программу, мне придется написать целую книгу.
Они еще немного поговорили, обсудили план предстоящего комсомольского
Идет Назир по улице в самом добром расположении духа. Идет мимо школы — знатную яблоньку посадил здесь старик Ачахмат. А вот и колхозный сад — здесь где-то у Назира есть и своя яблоня, своими руками посадил ее когда-то. И у Батыра Османовича есть здесь свое деревцо — любит он сажать деревья, это все знают...
Ариубат тем временем сидит в библиотеке и грызет кончик ручки. Со школьных лет осталась дурная привычка... О чем же она сейчас напишет Вале?..
4. СОЛНЦЕ И ВОДА
Хорошие вести приходят нынче с Терского участка. Урожай превосходный. Дружно зреет кукуруза, золотом отливают поля и подсолнечники. Все радует глаз. Да, пожалуй, не меньшая радость — урожай бахчевых культур. Особенно много сейчас арбузов. Приезжие удивляются: откуда в горах арбузы, они же там не растут?
А машины, доверху нагруженные тяжелыми зелеными шарами, все поднимаются и поднимаются вверх, к высокогорным аулам, к чабанам, животноводам, косарям...
Вот и у нашего Конака нож теперь редко остается в ножнах. Только и слышишь от него:
— Опять накинулись на арбузы? Кто взял мой нож? Верните сейчас же! Я без него, как без рук, скот не могу пасти.
Фаризат слушает его речи и усмехается: «Вот что значит привычка. Если утром забуду надеть часы, весь день мне будто не хватает чего-то... Так и Конак без своего ножа...»
Это и в самом деле необыкновенно приятно: в знойный летний день высоко в горах разрезать сочный, прохладный арбуз.
— Ханифа, дочка! Поди-ка пришли мне один из тех, что без косточек, — доносится до Фаризат голос Конака. Из окошка она видит, как тщательно старик вытирает свой нож, который до этого, видимо, побывал в других руках.
— Неужели они тебе до сих пор не надоели? — шутит Ханифа.
— Разве такое может надоесть человеку? — степенно отвечает Конак, вонзая нож в алую мякоть. — По мне сейчас арбуз вкуснее, чем мясо молодого ягненка.
— Верю, верю! — смеется Ханифа. — Для беззубого — самая подходящая пища.
— На свои зубы я, кажется, не жалуюсь.
— Да, я позабыла. Ты ведь на глаза жалуешься. Кстати, где твои новые очки?
— Будь проклята та криворогая корова, что хвостом смахнула их с моего носа... — отвечает старик, протягивая девушке увесистый ломоть арбуза.
Ханифа заливается пуще прежнего:
— Придется просить Батыра Османовича, чтобы снова командировал тебя в Москву. Купил бы ты себе в запас с десяток очков. Да и нам бы привез гостинцев. Правда?
— Да, уж с пустыми руками не вернулся бы!
— А что ты нам привезешь, скажи, Конак? — ластится к старику Ханифа.
—
— Скажи, Конак, дорогой, золотой, серебряный! — не унимается девушка.
— Ты что у него клянчишь? — строгим тоном спрашивает Фаризат, высовывая голову из окошка. — Снова нож?
— Пусть он тебе сам скажет! — надувает губы Ханифа.
— Попроси Баразова, чтобы он опять послал меня в Мескуа, тогда скажу...
— Оставь его в покое, Ханифа! — сердится Фаризат уже не на шутку. — И иди включай газ — пора обед готовить. На одних арбузах далеко не уедешь.
Ханифа нехотя направляется к кухне, а старик, нахлобучив на голову широкополую белую шляпу, идет проведать свое стадо.
Опираясь на палку, он медленно поднимается в гору. Мысли у старика невеселые. И вот, несмотря на съеденный арбуз и несмотря даже на традиционный разговор о его поездке в «Мескуа»...
«Слишком быстро выгорает трава на южных склонах, — думает Конак. — Что приключилось с небом? Весной прошли хорошие дожди, а теперь вот уж целый месяц — ни капли. На небе ни облачка. Если так пойдет дальше — плохи будут наши дела. Косари-то, небось, радуются — ничто не мешает уборке сена. Но чему же радоваться, если трава вянет и сохнет? Скоро и убирать нечего... Если б знать, что делать, чем помочь? Вон в Мескуа какие хорошие были машины для искусственного дождя. Да в горах они, видно, непригодны. А то, наверное, позаботились бы, купили...»
Скот поднялся со склона на гребень увала. Там прохладней и мух нет. Старик не стал трогать стадо, и только когда солнце перевалило за полдень, погнал коров на водопой. Напившись, стадо разбрелось по северному склону, медленно приближаясь к ферме.
Конак знает каждую корову в своем стаде: какой у нее нрав, какие повадки, сколько она дает молока, какого принесла теленка. А любимица у него одна — безрогая.
Можно сказать, настоящая умница. Она ведет все стадо, выбирает лучшие пастбища, сама находит дорогу на водопой и обратно. Если солнце припекает слишком сильно, она отделяется от всех, находит тенистое местечко и ведет туда остальных. И очень далеко от стада никогда не уходит. Все говорят, что корова — неумное животное. А поглядите-ка на эту красавицу — умней иного человека. Три года тому назад она первая в стаде принесла двойняшек — двух телочек. Они и сейчас здесь — вон как вымахали, гладкие, крутобокие, в мать. И теперь безрогая идет впереди всех, степенно шагает, не торопится. Поэтому и ест много, и молока дает больше других. Вот она у нас какая! — Конак не устает мысленно расхваливать ее.
Однако сегодня и эта, да и все другие коровы какие-то вялые, невеселые. Видимо, сказываются жара и сушь. Старик снова с надеждой смотрит на небо. «Ох, как нужен дождь, — думает он, — давно уж так не было, чтобы за целый месяц ни разу не пролилась небесная влага. На равнине прошли дожди, а у нас нет. Зря, видно, говорят люди, что туман зимует на равнине, а летом поит горы. Почему он нынче покинул нас? Или мы его чем обидели?..»
Ближе к вечеру тучи все же появились на небе и начали потихоньку стягиваться к вершинам. Но тут же, будто приветствуя их, подул ветер, и Конак с огорчением увидел, что облака стали понемногу расходиться и наконец скрылись за перевалом. И сразу же — будто сделал свое дело — затих ветер.