Горюч-камень(Повесть и рассказы)
Шрифт:
У ребят опустились руки — не пройти.
Петька вытер ладонью пот со лба, нагнулся, взяв фонарь у Семки:
— Может, там просвет остался? — прошелестел Мишка.
— Сейчас посмотрим, — ухватился за мысль друга Петька и полез по завалу наверх.
Просвета не оказалось.
— Что будем делать? — вопрошающе оглядел товарищей Петька.
— За лопатой бы сбегать, — подал еще мысль Мишка.
— Пока бегаешь — светать начнет. Да и патруль — забыл? — не согласился Петька.
— Зря мы все это затеяли, — простонал Семка.
Петьку
— Ну вот что! — угрожающе сказал он. — Если ты будешь панику наводить — получишь! Понял?
Семка ничего не ответил, но робко встал с земли.
— Приказываю обоим: идите назад и несите сюда лыжи. Я здесь останусь, камни оттаскивать буду. Мы должны пройти. Должны, поняли? Берите фонарь и идите.
Решительный голос вожака встряхнул, приободрил ребят.
Семка взял из Петькиных рук фонарь и двинулся назад, к выходу. За ним — Мишка. Петька остался один в кромешной темноте…
Когда ребята вернулись с лыжами, Петька продолжал работу. Ворох земли и несколько камней из обвалившейся кладки были отодвинуты к стене. В темноте?! Голыми руками?!
Вооружившись лыжами, ребята начали упорно раскапывать ход.
Сколько они проработали — неизвестно, время для них словно бы остановилось. Появилась уверенность, но глаза точило от керосинового чада, першило в горле.
— Стойте! — насторожился Мишка.
— Что? — испуганно спросил Семка.
— Слышите?
— Нет.
— Вот-вот опять!
По ту сторону завала послышались приглушенные голоса, резкие стуки.
— Кто это? — встревожился Петька.
— Не знаю, — отозвался Мишка.
— Это, наверно, пленные. Ход в церкви нашли.
— А вдруг немцы?! — сказал Семка.
— Давайте постучим лыжами в стену.
Постучали.
Послышался ответный стук.
— Наши!
Ребята с удвоенной силой взялись откапывать ход. Робость прошла, они прониклись уверенностью, что это пленные. Глаза слезились больше прежнего, поташнивало, казалось, утомительной работе не будет конца…
И завал был побежден. В неверном, туманном свете фонаря открылся проход, по ту сторону завала показались неясные человеческие фигуры.
И вот уже толпа изможденных, израненных людей обступает своих спасителей. Руки недавних пленных судорожно обнимают ребячьи головы.
— Молодцы, хлопчики, — говорит кто-то из них, и Мишка узнает знакомый голос: Начинкин!
— Дядь Лень! Это мы! Не узнаёте? — воскликнул Мишка, и от волнения у него перехватило дыхание.
— Мишатка, хлопчики, молодцы! Какие же вы герои! — приговаривал, обнимая Мишку одной рукой, Начинкин. Другая рука, забинтованная тряпьем, висела на перевязи.
Обрадованные удачей, ребята суетились, смеялись, однако тревога не покидала их.
— Дядя Лень, мы вас выведем отсюда! На лесном кордоне спрячетесь. Пойдемте! — торопил Петька.
Он с фонарем впереди, ребята и спасенные следом двинулись к выходу. До рассвета надо было уйти подальше…
По Большому верху, глубокому оврагу, беглецы выбрались на наезженную полевую дорогу. На востоке занималась заря. Дорога была припорошена снежком, и Начинкин тревожился — как бы с рассветом по их следам не увязалась погоня. Кто-то догадался сломить большую березовую ветку — заметать следы.
Хозяином кордона в Хомутовском лесу был хорошо знакомый ребятам Евстигней Косорукий. Вообще-то Косорукий— это прозвище, лесник потерял руку на финской, а фамилия его — Савушкин. Сельские мужики уважали его за степенную рассудительность и справедливость. Летом при дележе покосов нередко возникали споры, а то и ссоры, и никто не мог искуснее примирить спорщиков, чем Евстигней Савушкин. Его почитали и побаивались.
С рыжей окладистой бородой, Евстигней походил на прожившего долгую жизнь старика, тогда как ему еще не перевалило за пятьдесят. Семьи у него не было, и жил он круглый год на кордоне один. Хотя не совсем один — был у него добрый меринок по кличке Храбрый и собака Динка. С ними леснику сам черт не страшен. Рассказывают, что он на своем Храбром и в сопровождении верной Динки однажды обратил в бегство целую стаю волков.
От Казачьего кордон был на порядочном расстоянии, и немцы еще не наткнулись на него.
Петька и его друзья раньше не раз бывали на кордоне. Хаживая за орехами, когда на полях поспевал овес, они на часок-другой заворачивали к леснику. Если он оказывался дома — ребята бывали вдвойне вознагражденными. Евстигней всегда угощал их свежим медом с липового или гречишного цвета. Пасека приютилась невдалеке, на укромной солнечной полянке, и ребята втихомолку диву давались, как только Евстигней управляется с ней с одной-то рукой.
А главное, хозяин кордона неизменно вел гостей к ульям и рассказывал им о повадках и странностях крылатых работников.
— Пчелка живет недолго, но, знаете, роднуши, сколько ока труда видит на своем веку! О-о, много! — восхищенно, с любовью к пчелам говаривал Евстигней Косорукий. — А как она ласку понимает, если бы вы знали! Придешь чем-то расстроенный, сердитый на что-то — обязательно учуют. Лучше сразу уходи — нажалят. А придешь к ним с добром — милые вы мои — ни за что не тронут, даже без сетки. Все живое на земле добро понимает. Добро-то око, роднуши, посильнее зла…
На кордон Петька и его спутники пришли, когда уже совсем рассвело. Двигались цепочкой по узенькой тропочке меж ореховых кустов. Иней сыпался с ветвей на головы, где-то тупо постукивал о сухостойное дерево дятел. благодать-то какая! Словно и войны нет.
От кордона, почуяв чужих, с угрожающим лаем бросилась навстречу идущим Динка.
— Динка, Динка! — позвал Петька.
Собака умолкла, остановилась, но вскоре снова забеспокоилась— хоть Петькин голос был ей знаком, но шли и чужие люди.