Господь хранит любящих
Шрифт:
— У меня ничего, — сказал один.
— А у меня «лошадка» с десятью шиллингами, — ответил его партнер по странной игре и потер руки.
Сейчас, когда мы с барменом старались привести в чувство Петру, оба мысленных игрока подошли к нам. Один смущенно спросил, не может ли он чем-нибудь помочь, второй в это время поднял с пола упавшую сумочку Петры. Две двадцатишиллинговые фишки выкатились из нее. Продувшийся игрок воспользовался всеобщим замешательством, чтобы их украсть. С отрешенным видом он опустил кусочки искусственной смолы в карман. Он был убежден,
— Я принесу даме коньяк, — сказал бармен.
Воришка высказался, что при обмороках лучше всего «Ферне Бранка», и заспешил в зал.
После первого глотка «Хеннесси», который мы в нее влили, Петра открыла глаза. Она все еще лежала на ковре, я поддерживал ее голову. Как только она пришла в себя, ее зубы застучали по стакану, это звучало ужасно.
— Мне очень жаль. — Она, шатаясь, поднялась и оправила платье, при этом чуть не упав снова.
— Что случилось? — Я крепко держал ее. — Что с вами?
— Волнение от игры, — вежливо пояснил бармен. — Может быть, даме лучше выйти на воздух…
Лицо Петры было совсем белым. Она посмотрела на стойку. Я тоже посмотрел на стойку. Там, куда смотрели мы оба, лежала фотография Сибиллы.
— Пожалуйста, проводите меня в мой номер, — сказала Петра. — Мне нужно с вами поговорить.
Я заплатил за выпивку и вместе с ней двинулся через зал наверх. За первым столом сидел воришка. Он как раз поставил на девятнадцать украденный кружок. Шарик крутился.
«Dix-neuf, rouge, impair et manque!» [51] — возвестил крупье.
Вор выиграл семьсот шиллингов.
Номер Петры был похож на мой. Здесь также был приемник, который передавал музыку. Звучал концерт фа мажор Джорджа Гершвина [52] . Петра выключила радио, села на постель и сказала:
— Теперь я знаю, кто убил Эмилио Тренти…
— Кто?
Она продолжала не двигаясь:
— …и кто так же убил бы меня, если б мог.
51
Девятнадцать, красное, нечет и манк! (фр.)
52
Гершвин (Gershwin) Джордж (1898–1937) — американский композитор. (Прим. ред.)
— Кто? — спросил я еще раз.
— Женщина, чью фотографию вы мне показали.
— Сибилла? Она кивнула.
Непостижимое становится понятнее, становится переносимее и представимее, как только покидает область невысказанного и облекается в слова, из уст или на бумаге. Кошмар, рассказанный поутру, уже не пугает, он может быть даже смешон.
Мы сидели друг против друга в светлом неуютном номере отеля, Петра на кровати, я — в неудобном кресле, и она сообщала мне, что считает
Я спросил:
— Так вы знаете Сибиллу?
— Да, — сказала она, и ее зубы снова застучали.
— Может быть, вы путаете ее с кем-то другим? Фотография не слишком хорошая. Есть люди, очень похожие друг на друга.
— Господин Голланд, у вашей подруги была родинка величиной с шиллинг под левой подмышкой?
— Да.
— Она плохо слышала на правое ухо?
— Да.
— Из-за поврежденной барабанной перепонки?
Я кивнул и подумал, что все, конечно, сплошное недоразумение, и вот-вот все объяснится каким-то безобиднейшим образом.
— И это повреждение, — продолжала между тем Петра своим неестественно спокойным, неестественно чистым голосом, — было результатом удара, который ваша подруга получила еще ребенком?
— Да, — ответил я тяжелым, едва ворочающимся языком, словно был пьян. — Сибилле было двенадцать лет, когда какой-то старик…
— …когда какой-то старик ударил ее на улице.
— Потому что она играла с его собакой.
— Потому что она играла с его собакой.
Мы сказали это одновременно.
Она вздохнула:
— Мне жаль вас, господин Голланд.
— Простите?
— Мне жаль вас, господин Голланд. Вы вызываете у меня сочувствие. Я уверена, что для вас будет тяжелым ударом услышать правду.
— Правду?
— Правду о Виктории.
— Кто такая Виктория?
— Женщина с фотографии.
— Ее зовут Сибилла Лоредо! — прошептал я.
Она покачала головой, сурово и неумолимо, как ангел Господень в день Страшного суда:
— Нет, господин Голланд. Женщину с фотографии зовут не Сибилла Лоредо. Ее зовут Виктория Брунсвик.
9
Теперь мне необходимо преодолеть маленькую трудность в дальнейшем рассказе. Я должен поведать кусочек прошлого, свидетелем которого я не был. Я должен рассказать о двух женщинах — Петре Венд и второй, которую я знал под именем Сибиллы Лоредо, но которую в действительности звали Виктория Брунсвик.
В то время, когда Петра Венд рассказала мне в Зальцбурге, в номере отеля, о своем и Виктории Брунсвик прошлом, у меня еще не было возможности проверить, соответствует ли эта история действительности. С тех пор прошло много дней. Такая возможность у меня появилась.
Я установил, что Петра Венд говорила в ту странную ночь чистую правду. Я нашел свидетеля. И этим свидетелем был не кто иной, как Сибилла Лоредо.
Впрочем, я понимаю, что постоянное использование двух имен — Сибиллы Лоредо и Виктории Брунсвик — может запутать читателя. Поэтому женщину, которая носила оба эти имени, я буду и дальше называть Сибиллой. И так понятно, что это одно и то же лицо. А поскольку сегодня, когда я пишу эти строки, у меня больше нет оснований подвергать сомнению рассказ Петры Венд, я запишу его как реальное событие, от третьего лица.