Господь хранит любящих
Шрифт:
— Нет ничего труднее, как пристроить такую вот церковь. Нельзя ее просто выбросить, для этого она слишком велика. Чересчур много деталей. Pre-fabricated.. Кому это нужно?! Мой отец спустил бы мне штанишки, сунься я к нему с этим модерновым безобразием. Но я, нет, я должен испробовать все — вот и получил по заслугам! — Он огляделся. — Теперь я, кажется, понимаю, где мы.
— Идите через ворота, а потом направо. Больше вы не заблудитесь.
Мы остановились на мосту. Под нами шумела черная вода. То тут, то там проплывали льдины. Господин Вэльтерли подал мне руку и поблагодарил
Было тихо. Так тихо, как будто я был один на свете. Я оперся локтями на мокрые перила моста и глядел на воду. В моей голове все перемешалось. Этот строитель церквей был последней каплей. Мне казалось, что я сам пьян. Невозможно было ухватить ни одной здравой мысли. Вода бурлила и клокотала у опор моста. Из тишины заслышались шаги, они приближались, становились все громче. Я не шевелился. Шаги затихли возле меня. Это были женские шаги. Я медленно обернулся. Она стояла передо мной, я мог бы коснуться ее рукой, если бы захотел. Это был не сон, не наваждение, не безумие. Она стояла рядом, живая и здоровая, ее кошачьи глаза блестели, лицо было белым как снег, красные губы полуоткрыты.
— Здравствуй, — сказала Сибилла Лоредо.
На ней было каракулевое пальто, черные сапожки с мехом и темный платок на голове. Она подошла ко мне и прижала свои губы к моим. Ее губы были ледяными, язык наткнулся на мои зубы.
Я отстранил ее и спросил:
— Что ты натворила?
— Разве ты не знаешь? — ответила она, и ее голос был глухим и хриплым, как прежде. — Разве Петра Венд не рассказала тебе?
— Она мне много чего рассказала, — сказал я, переводя дух. Отчего-то вдруг стало трудно дышать. — Ты застрелила Эмилио Тренти.
— Да, — ответила она.
Внизу о стальную опору моста ударилась льдина. Стук был леденящий и жесткий, но туман сразу поглотил его, никакого отзвука не последовало.
— Я потеряла там сережку. Ты вошел в дом до полиции. Может быть, она попалась тебе?
— Да, Сибилла, — покорно ответил я. — Она упала в кресло.
— Она с тобой?
— Да.
— Дай ее мне.
Я вынул украшение из кармана и подал ей. Она спрятала его и сказала:
— Спасибо.
Потом она взяла меня за руку. Ее рука была холодной как лед и безжизненной.
— Теперь идем.
— Куда?
— Подальше отсюда. Нас не должны увидеть.
Она потянула меня за собой в туман, и я следовал за ней, как в тяжелом путаном сне, от которого больше не было пробуждения.
16
На другом конце моста к воде вела бетонированная лестница. Ступени были скользкими, и мне приходилось крепко держаться за ледяные перила. Сибилла двигалась быстро. Примерно на середине высоты лестницы я заметил два черных проема, высеченных в стенке, которые выглядели как вход в бункер. На простенке между ними было намалевано большими буквами: AMI GO НОМЕ! [56] Мы дошли до конца спуска и ступили на узкую прибрежную полосу.
56
Ами,
Она находилась метров на десять ниже уровня улицы, тянувшейся вдоль реки, и была очень неровной. Из снега торчали консервные банки и кучи мусора.
— Пройдем дальше, — сказала Сибилла и потянула меня под мост.
Возле черной опоры она остановилась. Ее дыхание было неровным, глаза широко распахнуты, лицо горело. Льдины монотонно ударялись о берег, об опоры, друг о друга. Вода шумела здесь особенно громко, и туман окутывал нас. Я видел только Сибиллу и ничего больше. Я хотел подойти к ней поближе и поскользнулся на крышке от консервной банки. Она подхватила меня. Ее дыхание скользнуло по моей щеке.
Она прошептала:
— Поцелуй меня!
Я покачал головой.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— Ты убила двух человек.
— Ты все, что у меня есть. Ты единственный на всем белом свете. Прости меня.
— Ты, должно быть, сумасшедшая, — сказал я. — Как я могу тебе что-то прощать? Ты убила, Сибилла. Ты убийца.
— Я люблю тебя, — повторила она с упрямством ребенка.
Я сел на широкую бетонную плиту у подножия опоры, она молча опустилась рядом со мной. Мы не смотрели друг на друга. Мы смотрели на снег и на грязь под мостом, а льдины скреблись и звякали, вода шумела.
— Тренти узнал тебя в кондитерской Вагензайля, так ведь? — наконец с усилием спросил я.
Она кивнула. Она выглядела маленькой и худенькой, как ребенок, эта женщина подле меня. Эта женщина, которую я любил. Эта женщина, которая была повинна в смерти двух человек…
— У тебя есть сигарета?
— Не надо тебе сейчас курить, — сказал я.
— Нет, надо! Пожалуйста. Мое сердце…
У нее было слабое сердце. Она была убийцей со слабым сердцем. Я дал ей сигарету. При свете спички я увидел ее лицо. Безумное желание поцеловать ее охватило меня. Я поспешно отбросил спичку. Та упала на грязный снег и погасла. Сибилла жадно курила. Заикаясь, она сказала:
— Мне надо было уехать, пока он не нашел меня. Я инсценировала похищение. И в этот же день улетела в Мюнхен.
— Как же так, ведь твоего имени не было в списках пассажиров?
— Я улетела под фальшивым именем. На внутренних рейсах не требуют документов.
Сигарета горела. Сибилла выпускала дым через ноздри.
— На следующий день я прочитала в газете, что полиция предполагает похищение. Я должна была покинуть Германию как можно быстрее.
— Почему?
— Теперь они меня разыскивают. Не так уж много времени требуется, чтобы разослать розыскной бюллетень.
Это мне было понятно.
— Мне посчастливилось. (Она сказала: посчастливилось!) Я предъявила на границе свой паспорт и без промедления получила его обратно. Потом я приехала в Зальцбург. Отсюда я позвонила старику Тренти в Берлин. Когда он услышал мой голос, поначалу вообще не мог говорить. И тут я поняла: он боится, он страшно боится! Боится настолько, что даже не обратился в полицию!