Господа офицеры
Шрифт:
Чем?... Чем он мог помочь ей?!.
— Мне больно-о! Больно-о-о-оо!
Слышать этот заходящийся, отчаянный крик спокойно было нельзя. Не слышать — невозможно Он даже не имел возможности заткнуть руками уши!
— Мишель... Мише-ель!... Мне больно! Помоги мне! Скажи!... Скажи им!... Все!... Мне же бо-о-льно!
Злодеи, пыхтя, возились подле несчастной жертвы, отчего крик все нарастал и нарастал!
— Скажи-и-им!!
Что можно было требовать от слабой женщины — стойкости, на которую
Она уже ничего не просила, она уже только кричала:
— А-а-а-ааа!
— Стойте! — не совладав с собой, крикнул Мишель. — Не трогайте ее! Я скажу!... Я все скажу! Только, бога ради, оставьте ее в покое!
Злодеи замерли, обернувшись в сторону Георгия Марковича.
Он все верно рассчитал, их главарь, Мишель мог выдержать все, что угодно, — его можно было жечь, резать, ему живому можно было мотать на шомпол кишки, он и тогда бы молчал! Но он не мог перенести страданий, причиняемых близкому человеку. Это было выше его сил!
— Ну давай, говори... — играя равнодушие, сказал Георгий Маркович.
В последнее перед своим падением мгновение Мишель увидел обращенные в его сторону глаза Ольги, в которых была надежда. Отчаянная надежда.
— Все будет хорошо! — прошептал он.
Мишель рассказал все.
Ну или почти все!
Про то, кто он такой есть на самом деле.
Про поиски царских сокровищ.
Про место, где спрятано колье...
Он умолчал лишь о самом-самом главном, о чем не сказал бы ни под какой пыткой. О том, что его знакомство с Ольгой не было случайностью, что это он все подстроил, наняв напавших на нее хулиганов.
Его падение состоялось. Он был распят, как Христос, но он не был Христосом...
— Ну вот и славно! — радостно потер руки Георгий Маркович. — Сразу бы так!... А вы, сударь, вовсе не такой супермен, каким хотите казаться. Нет!...
И, повернувшись к Ольге, сказал:
— Благодарю за подсказку. Я бы никогда не додумался пытать вас вместо него!
Злодеи-дегенераты расступились, открыв Ольгу.
Она стояла на своих ногах, пытаясь прикрыть грудь болтающимися полами разорванной блузки. Ее руки были свободны, с них сняли наручники. Наверное, чтобы удобнее было ломать ей пальцы.
Ольга с ненавистью смотрела на своих мучителей и вдруг, изловчишись, одному из них, тому, что был к ней ближе, влепила звонкую пощечину, истерически крикнув:
— Зачем ты разорвал мою блузку?!
«Вот теперь ее убьют!» — испугался Мишель.
И обрадовался — пусть лучше убьют сразу, без мук, мгновенно.
Но Ольгу не убили.
Она поправила блузку и с ходу влепила еще одну пощечину — другому палачу, который ее стоически стерпел, хотя ладошка отпечаталась на его щеке красным пятном.
«Какая
— Ну чего пялитесь, уроды? — сказала Ольга. — Дайте мне какую-нибудь одежду!
Кто-то побежал в глубь подвала, принес какой-то пиджак, который Ольга набросила на плечи, зябко ежась.
Ну да, конечно, подумал Мишель, теперь им незачем ее пугать, теперь они узнали все, что желали. Теперь можно проявить гуманизм...
Но у всякого гуманизма есть какие-то рамки, а этот был безмерным.
Подскочивший к Ольге Георгий Маркович, согнувшись в полупоклоне, приложился губами к ее ручке.
— Извините, если мы слегка переборщили, — извинился он.
И все его дегенераты согласно закивали головами, виновато улыбаясь и шаркая ножками.
«Нет, все же не бывает на свете рафинированных злодеев, — в который раз смог убедиться Мишель. — В каждом злодее всегда найдется хоть что-то человеческое!»
Кто-то услужливо пододвинул Ольге стул.
Она села, закинув ногу на ногу, щелкнула пальцами.
— Дайте сигаретку! — потребовала она.
Ей быстро передали сигаретку, поднеся зажженные зажигалки. Наверное, те самые, которыми жгли Мишеля.
Ольга жадно затянулась, выпуская узкую, похожую на извивающуюся змейку струйку дыма.
Георгий Маркович и его дегенеративные подручные стояли, кружком обступив Ольгу, и, влюбленно глядя на нее, чего-то ждали.
Чего?
Когда она закончит курить?... А когда она закончит — убьют ее? То есть эту сигарету можно считать последним желанием приговоренной к смерти жертвы?...
Ольга докурила, но ее не убили.
Хотя Мишель сильно надеялся на это.
Ее не убили — ей подали руки, опершись на которые она встала. И подошла к Мишелю.
— Извини, милый, — сказала она, — что так получилось!
И то, как она это сказала, очень не понравилось Мишелю Герхарду фон Штольцу. Какие-то они были иные, чем раньше, какие-то незнакомые.
— Так ты?... — выдохнул Мишель. — Ты с ними?
— Не я с ними — они со мной! — кивнула Ольга.
«Ну да, ее пытали, ее сломали заранее! — все понял Мишель. — Ее заставили подыгрывать им! За что ее нельзя, трудно осуждать. Ведь она всего лишь слабая женщина!...»
— Прости меня, — сказал Мишель.
Ольга удивленно вскинула бровь.
— Прости, что я втравил тебя в эту историю.
— Ты втравил? — хмыкнула Ольга. — А впрочем да, наверное. Некоторым образом ты...
Мишель уже мало что понимал.
— Но ведь они тебя, наверное, мучили!...
— Меня? — переспросила Ольга. — Ах, ты про это!...
И, сжав кулачки и зажмурившись, Ольга отчаянно взвизгнула:
— Не надо, нет!... Помогите!... Мне больно-о! Ты это имеешь в виду?