Господа Помпалинские

Ожешко Элиза

— Посмотрите внимательно вот сюда, — промолвила она и ткнула желтым костлявым пальцем в одну из картин. — Как уютно и тепло в этой комнате, и сколько там народу! Народу сколько! А? Слышите, как они весело разговаривают, смеются, в камине дрова потрескивают. А девушка играет на фортепьяно. И вокруг скачут, пляшут ребятишки! Ой, какой там шум и гам… За окнами воет ветер, снег сыплет, а им и горя мало… Им уютно и покойно! Вы смотрите?

— Смотрю, пани! — прошептала Леокадия, которую какая-то непреодолимая сила приковывала к этой картине, заставляя в сотый раз разглядывать ее.

— А знаете, кто эти двое,

что сидят возле камина и улыбаются друг другу? — продолжала генеральша.

Она подняла палец, на котором поблескивало колечко с брильянтовой слезой, и тихо, без злости и ехидства, почти торжественно сказала:

— Это муж и жена! Вы слышите? Муж и жена! А знаете, сколько лет они прожили вместе вот в этой комнатке?.. Много-много! Они здесь поселились совсем молодые. И потекли мирные, счастливые дни. И вот уж смерть не за горами… Да разве страшна им смерть?.. Ведь счастливого прошлого ей у них не отнять…

Голос ее все понижался и, наконец, перешел в едва уловимый шепот. Приподнятые брови придавали ее лицу выражение глубокой задумчивости, широко раскрытые, синие, как в юности, глаза смотрели в одну точку. Леокадия тоже не сводила глаз с картины, и, казалось, ее томила щемящая тоска.

— А теперь взгляните сюда, направо, — нарушила молчание генеральша. — Вон на той картине в посеребренной рамке девушка идет по лугу… Ярко светит солнце. Дубрава шумит вдали… У девушки букет цветов, и она смотрит в сторону леса, словно поджидает кого-то… Какие у нее длинные черные волосы… Какой открытый, веселый взгляд… А лицо — словно вешняя роза… Слышите, как бьется у нее сердце под белым корсажем?.. А на душе — отрадно и весело. Приглядитесь к ней хорошенько, ведь и вы когда-то были такая же… И я… — ^еДва слышно договорила старуха, устремив пристальный, блестящий взор на картину. В черных, всегда холодных и бесстрастных глазах Леокадии жемчужинами сверкнули слезы…

Долго сидели они так, не шеЕелясь.

В их ожесточенных, израненных сердцах зарожда- ^Ласьудивительная гармония — гармония одинаково искалеченной, попранной жизни; слагалась согласная песнь, в которой тайная горечь, боль невыплаканных слез звучали мольбой о красоте, любви, счастье.

Наконец взгляды их встретились. Восемь долгих, как вечность, лет провели они вдвоем в огромном, пустом доме. И всякий раз, когда дом затихал после отъезда гостей, сидели они долгими зимними вечерами перед картинами, освещенными, как алтарь лампадой, и в безмолвной молитве изливали свою тоску и горе. Леокадия была моложе… у нее сильнее билось сердце. В безотчетном порыве она вдруг вскочила со стула и с молитвенно сложенными руками упала к ногам генеральши:

— О пани, пани, сколько на свете несчастных страдальцев; если б вы только захотели протянуть им руку помощи… Ведь это в вашей власти… Я так несчастна, а вы одиноки…

Генеральша очнулась от задумчивости и вздрогнула, словно от болезненного прикосновения.

— И вы, как все! — вскричала она своим обычным пронзительным голосом. — Падаете в ноги, руки готовы целовать… Раньше вы этого не делали… Я думала, вы лучше других… Все вы одинаковы… Прочь! Вон!

Леокадия поднялась с пола. Прямая, бледная, как полотно, с прижатой к сердцу рукой, она с оскорбленным видом стояла перед генеральшей и молчала, не пытаясь оправдаться,

только губы у нее слегка вздрагивали от сдерживаемых рыданий, — Я вам больше не нужна? — спросила она наконец с глубоким вздохом, — Ступайте на свое место и сидите, пока я вас не позову. И никуда не выходите из комнаты! Слышите?

Леокадия села у окна. Подперев голову рукой, она закрыла глаза, и по ее бледному неподвижному лицу разлилось выражение бесконечной усталости. Казалось, она заснула. На другом окне спал в клетке попугай, и только в дальнем углу комнаты, освещенном золотистым светом лампы, изредка шелестело шелковое платье да тихо позванивали браслеты. Между тем время шло. Старинные часы с кукушкой в соседней гостиной пробили полночь. В большом, пустынном и, как могила, безмолвном доме двенадцать раз весело прокричала эта весенняя птица, напоминая о лете, солнце и зеленых лесах

Едва пробило полночь, как со двора в ближайшие местечки и города поскакали нарочные за лекарями, У старухи бывали иногда какие-то странные припадки, которые заставляли даже опасаться за ее жизнь. Случалось это обычно в одни и те же памятные для нее, очевидно, дни или после большого съезда гостей. Стоя у постели больной, врачи с ученым видом кивали головами, а потом, собравшись на консилиум в соседней комнате, каждый по-своему называл болезнь генеральши, сходясь только в одном:

— Натура нервная, крайне впечатлительная, со склонностью к душевному расстройству. Еще несколько таких припадков — и наследники могут радоваться!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Вернувшись домой, пани Джульетта вбежала в свою уютную, со вкусом обставленную гостиную и, дрожащими руками скинув с себя шубку и шляпку, позвала дочь:

— Делиция! Делися!

Делиция на ее зов выбежала из столовой, развязывая на ходу ленты от шляпы. Пани Джульетта порывисто обняла дочь, усадила рядом с собой на диван, прижала к груди ее голову, с которой упала шляпа, и, покрывая страстными поцелуями лоб, волосы и щеки, приговаривала прерывающимся от волнения голосом:

— Деточка любимая, дорогая! Золотко мое ненаглядное! Жемчужинка драгоценная! Даже приласкать тебя не могла дорогой при братьях. Какая ты сегодня умница была и красавица! Ты у меня паинька! Знаешь ведь, что я люблю тебя больше всего на свете и добра тебе желаю! Как мне хочется, чтобы ты была счастлива, ягодка моя! Ну, довольна своей победой? Дай взглянуть, как сияют твои глазки от счастья, которое сегодня улыбнулось тебе! Ну, подыми же головку, посмотри на меня, Делися! Не стыдись! Мать — твой лучший друг! От нее не должно быть секретов!

И пани Джульетта ласково взяла ее за подбородок, стараясь заглянуть в глаза. Но Делиция, целуя ей руки, прятала лицо у нее на груди.

— Что с тобой? — с искренним огорчением и тревогой воскликнула мать. — Ты плачешь?

В голубых глазах красавицы в самом деле блестели слезы, а на лице, вместо счастья, была написана печаль.

— Что с тобой? — повторила пани Джульетта. — О чем ты? Уж не случилось ли чего? Может, ты на прощанье обидела чем-нибудь графа и тебя это тревожит? Не скрывай от меня ничего! Это все можно поправить! На то у тебя и мать есть! Или, подсаживая тебя в карету, он сам сказал тебе что-нибудь неприятное?