Господин метелей
Шрифт:
— Доброе утро, — сказал он. — Вы сбежали от меня вчера, Бефана.
— Мне нездоровилось, — ответила я, мыслями уже направляясь в замок. — Не хотела портить вам веселья, поэтому ушла, не предупредив.
— И тем еще вернее меня огорчили. Я боялся, что чем-то обидел вас.
— Нет, вы здесь ни при чем, господин виконт.
— Оливер, — поправил он меня. — Мы же договорились, что для вас я — Оливер. Но вы куда-то собрались? Прогуляться?
— Да, прогуляться.
Я говорила односложно, надеясь, что Оливер уйдет. Но он не понимал намеков или делал
— Сегодня второе воскресенье после Богоявления, — сказал он, — сегодня вспоминают чудо брака в Кане.[1] Поэтому я принес вам вино в подарок. Это лучшее вино из моего подвала.
— Вы ставите меня в неловкое положение, — ответила я, едва подавив вздох. Мне пришлось пропустить виконта в прихожую, потому что невежливо держать человека на крыльце, если он пришел поздравить со святым праздником. — Мне нечего подарить вам в ответ.
— Вы можете осчастливить меня, подарив себя, — сказал Оливер, поставив корзину на пол и взяв меня за руку.
— О чем это вы? — я впервые посмотрела на него внимательно и с тревогой.
— Вы знаете о моих чувствах, — не отпуская моей руки, он встал на колено и выпалил: — Выходите за меня, Бефана! Вы сделаете меня счастливейшим человеком на свете, а я приложу все силы, чтобы сделать счастливой вас.
«Только ты сама решишь, кого осчастливишь…» — голос Близара прозвучал так явственно, что я даже оглянулась — не стоит ли колдун рядом, наблюдая за нами.
Оливер понял мое молчание по-своему, и когда я вновь посмотрела на него, он уже стоял на ногах и наклонялся ко мне, чтобы поцеловать.
— Нет! — воскликнула я, отшатываясь.
Я нечаянно толкнула корзину, она опрокинулась, и глиняная бутылка, запечатанная смолой, выкатилась на пол. Оливер бросился ее поднимать, а я судорожно натягивала рукавицы и говорила:
— Польщена вашим предложением… весьма польщена… но вынуждена отказать… Прошу простить…
Положив бутылку обратно в корзину, Оливер подошел ко мне.
— Вы меня не любите, — сказал он, — для меня это не секрет. Но так не отказывают, если сердце не свободно. Я ведь не ошибся? Ваше сердце кем-то занято?
Я не видела смысла лгать, поэтому оставила бестолковое бормотание и ответила твердо:
— Да, вы правы.
— Кто он? — спросил Оливер так, будто каждое слово давалось ему с неимоверным трудом.
— Это неважно.
— Это Близар, — сказал он. — Проклятый колдун очаровал вас.
— Не говорите о нем плохо при мне, — сказала я не менее твердо. — Если не хотите лишиться моего доброго к вам отношения.
— И сейчас вы, похоже, собираетесь, к нему, — догадался он.
— Да. Ему нужна моя помощь.
— Помощь? — горько усмехнулся он.
— Ни о чем не спрашивайте, потому что я ничего вам не отвечу, — сказала я резко.
Он насупился, потоптался на месте, а потом сказал:
— Я отвезу вас.
— Если отвезете, буду вам очень благодарна.
— Что ж, заслужу хотя бы вашу благодарность, — сказал он и решительно надел шапку. — Едем, мои сани у крыльца.
До замка мы ехали молча, и Оливер подхлестывал коней
В утреннем свете замок показался мне еще мрачнее, чем ночью. Сани остановились, я выпрыгнула, провалившись в снег по колено, и побрела к занесенному крыльцу.
— Пойти с вами? — крикнул Оливер.
В это время двустворчатые двери открылись, и я поняла, что меня ждали. И ждали именно меня.
— Нет, — ответила я, не оглядываясь. — Мне надо войти одной.
Двери пропустили меня, и я оказалась в знакомом коридоре. Было темно и тихо. И очень холодно. В зале слева поблескивала хрустальными и серебряными украшениями еще не разобранная елка, и никто не вышел мне навстречу.
Я поднялась по лестнице до самого верха, до колдовского зеркала, закрывавшего дорогу в Ледяной чертог. Я сделала шаг — и тут же зажмурилась от яркого света и ослепительной лазури, льющейся через прозрачный потолок. Свет отражался от зеркал, играл на сугробах из осколков, и смотреть на это было невозможно.
Щурясь и вытирая выступившие слезы, я кое-как огляделась и увидела Близара.
Он лежал на мраморном постаменте, сложив руки на груди, как покойник, и лицо у него было очень спокойным. На колдуне был красный парчовый камзол, в головах лежала маска, а черные волосы были совсем седыми — чернели лишь несколько прядок.
В изголовье застыли духи — повисли в воздухе, слабо покачиваясь, как полосы тумана под ветром.
— Бефаночка, — сказал Сияваршан, — ты все-таки пришла. Только боюсь, слишком поздно. Он умрет, и мы будем заперты здесь вечно… — он вздохнул и добавил. — И даже наследника этот недотепа не оставил.
Я подошла к Близару и коснулась его лба — он был холодный, совершенно ледяной.
— Николас, — позвала я, погладив его белые волосы. — Бефана пришла, очнись.
Но он остался таким же холодным и неподвижным, и ресницы не дрогнули.
— Что же ты наделал? — прошептала я, приникая щекой к его щеке. — Даже не позволил мне сказать, как я тебя люблю…
46
Только в сказках героиня пробуждает прекрасного принца поцелуем от злых чар. В моей сказке ничего подобного не произошло. Близар по-прежнему лежал в ледяном забытьи, и я уже готова была заплакать от бессилия, когда подняла голову и увидела, что маска загорелась призрачным синим светом.
— Нежели, я это вижу? — пробормотал Фаларис, поправляя очки, а Сияваршан потер ладони друг о друга, радостно оскалив зубы.
Раздались шорох и хрустальный перезвон. Я оглянулась и увидела, как из снежных сугробов вылетают один за другим синевато светящиеся осколки. Подхваченные неведомой силой, они закружились, вспыхнув синими искрами, и улеглись на маску — как раз в тех местах, где не хватало кусочков. Мозаика собралась!
Теперь передо мной лежала целая маска. Нет, не целая, потому что кусочки в ней были разрознены, но она была собрана. Я с надеждой приникла к Близару, пытаясь согреть его, но продолжения чуда не последовало.