Господин Ничто, или Необыкновенные похождения человека-невидимки

Буссенар Луи Анри

— Ах, как бы мне хотелось обладать вашей прекрасной уверенностью, что дарует вам ваша молодость и те глубокие знания, которые получают в современных университетах. Но сам я невольно… нет… не знаю… сомневаюсь, колеблюсь, я действую вслепую, и, главное, мне страшно!

— Вам, ваше превосходительство? Вы — самый бесстрашный человек на свете, и вы говорите, что вам страшно… но это же невозможно!

Однако огромная сибирская борзая скулит и время от времени начинает тихонько рычать. И генерал, который слышит ее рычание, качает головой и отвечает:

— И Джефу тоже очень страшно. Да, Джеф боится чего-то, его зрение и нюх, насколько мне известно, обмануть невозможно. Но чего

же он боится и почему? Ведь он смело бы бросился на разъяренного быка. И если я постоянно говорю о страхе, хотя мне трудно произнести само это слово, то лишь потому, что все время чувствую опасность, которая исходит от чего-то, и, что еще более чудовищно, от чего-то нематериального и неосязаемого.

Воцаряется недолгое молчание; слышно лишь прерывистое дыхание борзой, необъяснимый страх которой ничто не может рассеять.

Генерал в гневе продолжает:

— Ну что же, пока достаточно! Нам следует набраться терпения! Подождать! Надо выиграть время… если, конечно, события нам позволят. Взглянем теперь на второй доклад, тот, что касается знаменитого профессора Марка Лобанова.

Федор берет другой лист бумаги, исписанный красивым убористым почерком, и принимается читать, отчетливо произнося каждое слово:

— Марк Лобанов… около пятидесяти лет… утверждает, что родился в деревне Эрмелан, неподалеку от Риги. Проверить это трудно, так как в те времена акты гражданского состояния велись очень небрежно. Профессор, по происхождению, скорее всего немец или швед. В точности это неизвестно. Впрочем, он говорит свободно на всех европейских языках и ведет дружескую переписку с крупнейшими деятелями мировой науки, которые весьма высоко его ценят. Это очень известный ученый, он является членом-корреспондентом всех академий, и его работы в области анатомии, физиологии, физики, химии и биологии уже давно пользуются всеобщим признанием. Однако он держится в стороне от официальной науки. Он посвящает свои способности постоянному углубленному изучению странных, таинственных и непонятных явлений, которые, возможно, станут наукой будущего. У нас нет точных данных о его исследованиях. Можно предположить, что они касаются тех недавних открытий, что поражают умы и воображение человечества и, видимо, должны произвести в дальнейшем коренной переворот в науке.

— Ладно, Федор, очень хорошо, мой мальчик. Да, эти дьявольские открытия приведут к революции, которая запросто уничтожит все тысячелетние институты, составляющие основу современного общества. Продолжайте.

— У профессора Лобанова есть несколько сотрудников, и, надо сказать, они отличаются редкостной сдержанностью. Невозможно узнать у них, какие опыты они проводят в его лаборатории, где, если верить людской молве, происходят настоящие чудеса.

— Да ну, какие такие чудеса?

— Но, ваше превосходительство, там творятся вещи столь немыслимые, неслыханные, фантастические и абсурдные, что о них невозможно упоминать в серьезном докладе… Так, например, говорят, среди всякой другой чепухи, что профессор Лобанов воскрешает мертвых!

— Но это все же лучше, чем убивать живых! Я, видите ли, не питаю никакого доверия ко всем этим ученым, этим первооткрывателям, этим исследователям, которые неминуемо приходят к нигилизму! Господи! Как этот пес действует мне на нервы, он не перестает скулить! Хорошо, Федор… продолжайте.

— В докладе говорится, кроме того, что у профессора Лобанова есть дочь лет двадцати по имени Надя. Она очень мила, хорошо воспитана, отличается редкой красотой и настолько образованна, что может работать с отцом.

— Только этого не хватало! — возмущенно прерывает секретаря генерал Борисов. — Ученая девица! Один из тех

монстров эрудиции, обладателей холодной энергии и железной воли, коих ничто не может ни остановить… ни взволновать, как только революционные идеи проникают им в голову! Ах, Федор, в этом погибель России, которую я уже больше не узнаю… Нам бы нужен был такой царь, как Николай Первый, чтоб расправиться со всеми этими бунтовщиками-учеными, страстными ораторами, смущающими народ писателями… со всеми этими заговорщиками-интеллигентами, этими вожаками людских толп, которые скорее похожи на вожаков волчьих стай… Но правнук великого Николая, наш любимый император добр! Он мягкосердечен! Он гуманен! Вместо того чтоб отправить в самую глубь Сибири с ее свинцовым небом пятьдесят тысяч бунтовщиков… Я что-то совсем потерял голову, раз так разговорился… но дальше, дальше, Федор!

— Профессор Лобанов очень богат и значительную часть своего состояния тратит на то, чтоб облегчить страдания обездоленных.

— Вот как… Я так и думал! Он намеревается создать армию бедняков… Да инквизиция запросто сожгла бы на костре этого фокусника, этого благодетеля рода человеческого… который, в сущности, я это прекрасно понимаю, является весьма опасным профессором вооруженного восстания. А поскольку мы, православные, не можем зажарить его живьем, мы посадим его за решетку и на какое-то время отправим в Петропавловскую крепость, нашу русскую Бастилию, откуда выходят лишь те, чья невиновность полностью доказана! Тайное предчувствие говорит мне, что именно тут кроется ключ к разгадке приводящей меня в бешенство тайны, что не дает нам покоя вот уже целых двадцать четыре часа! Да, я незамедлительно отдам приказ арестовать знаменитого профессора Лобанова, его дочь, очаровательную Надю, и прикажу обыскать весь его дом сверху донизу, а в особенности его лабораторию.

В эту минуту небольшой столик на трех высоких ножках, где стояла большая китайская ваза с цветами, начинает странно шататься, переворачивается и с шумом падает на пол.

Разбитая ваза разлетается на тысячи мелких осколков, цветы рассыпаются, вода растекается по ковру, тогда как генерал и его секретарь, не зная, что сказать, смотрят друг на друга в полной растерянности, разинув от удивления рты.

Генерал шумно вздыхает и прерывающимся, неуверенным голосом в конце концов восклицает:

— Тысяча чертей!.. Джеф ведь не сдвинулся с места… а раз не он опрокинул столик, то в этом есть что-то сверхъестественное!.. Поверьте, Федор… или я ничего не понимаю!

— Действительно, весьма странно! — говорит секретарь, уже успев овладеть собой. — Я видел, как ваза закачалась, как затем упал столик, словно кто-то толкнул его! Толчок был очень сильный, этого никак не мог сделать Джеф, ведь он не вылезал из-под стола… Взгляните на него, ваше превосходительство…

Огромная борзая дрожит всем телом, так что у нее зуб на зуб не попадает, она скулит все громче и громче. Она буквально распласталась, прижимается к паркету, хотя хозяин схватил ее за ошейник, зовет, пытается подбодрить.

— Сюда, Джеф, сюда. Ищи же… ищи, мой славный пес… Ищи, Джеф!

— Но это еще не все, ваше превосходительство, — прерывает генерала Федор, — я чувствую странный запах! Вы же знаете, что это тот самый запах, что почувствовала вся царская семья.

— Вы правы, Федор… запах промокшего пса… но это запах более неприятный… так пахнет волк… Мне знаком этот тяжелый запах: как-то после охоты на волка мужики принесли в избу необработанную шкуру… Федор!

— Да, ваше превосходительство?

— Так вот, этот столик, который вдруг падает сам собой… этот отвратительный запах дикого зверя, промокшего волка… это тоже самовнушение?