Господин следователь 6

Шалашов Евгений Васильевич

Вот здесь публика захохотала, а я, вместо того, чтобы ощущать удовлетворение, испытал досаду. Если позволено школьное сравнение, то нет хуже, если учитель начинает работать на публику — пытается понравиться классу. Да, любой педагог желает, чтобы ученики его любили, но не любой ценой. Не надо подлаживаться или подлизываться к ученикам. А я сейчас, «поймав волну» начинаю вести себя также, как этот вздорный мальчишка, занимавший должность присяжного поверенного.

Присяжный поверенный опять взлетел со своего места и завопил:

— Я требую, чтобы в протоколе судебного заседания было отмечено, что помощник прокурора допустил в отношении меня оскорбительную реплику! Я обращусь в мировой суд с требованием о наказании помощника прокурора.

Глава

двадцать третья

Процесс века-2

— В настоящий момент суд не может давать оценочные действия словам обвинителя. По нашему мнению, помощник прокурора не допускал по вашему адресу никаких оскорблений. Но вы вправе обратиться к мировому судье, — немедленно заявил Председательствующий. — Подсудимый — прошу отвечать на вопрос обвинения.

Увы, на мой вопрос батюшка толком ответить не смог. Опять лишь развел руками, да вздохнул. Мол — гордыня, бес. Служил, чего-то выжидал. Но бес и гордыня — все равно лучше, нежели протест.

А вот теперь самое сложное. Вызывают свидетеля — городового Сангина. Пока защита собирается с мыслями, вопрос разрешено задать мне.

— Скажите, дароносица была вам выдана добровольно? Отец Петр запирался?

Ох, как же взвился адвокат.

— Я протестую! Помощник прокурора наводит свидетеля обвинения на нужные ему показания.

— Протест отклонен, — немедленно заявил Председательствующий. — Задача господина помощника прокурора — уточнить не только детали самого преступления, но и детали задержания злоумышленника, а также законность действий полиции. Обвинение вправе показать суду законность действий полиции с помощью наводящих вопросов.

Не исключено, что статский советник Терентьев все-таки просмотрел само уголовное дело, а не довольствовался лишь чтением обвинительного акта и выписками, сделанными секретарем. Он-то, с его опытом, обязан увидеть «косяк» в деле. И, очень хорошо, что он сейчас на стороне обвинения. А ведь частенько председательствующий на суде, в силу возникших симпатий — к подсудимому ли, к букве закона, начинал подыгрывать не обвинению, а защите.

Не стоит считать нашу полицию унтерами Пришибеевыми, способными только рычать и тащить в участок.

— Добровольно или нет — тут я ничего не могу сказать. Он мне ничего не выдавал, я ничего не отбирал, не обыскивал. Дароносица прямо на столе стояла, не спрятана. Я у отца Петра прямо спросил — мол, я ее заберу, а он мне — бери, ты же за ней и пришел?!

Ай да городовой! Сообразил, как нужно отвечать на вопрос. Теперь у суда нет никаких сомнений — украденная вещь выдана добровольно, улика приобщена к делу совершенно законно. А если и нет соответствующей бумаги — ничего страшного.

Это, разумеется, крошечный плюсик обвиняемому — типа, не запирался, но всем известно, что самая короткая дорога в тюрьму — чистосердечное признание.

(И мне плюс, потому что сумел обратить косяк коллег в свою пользу!)

Судя по злобному выражению лица присяжного поверенного Куликова, в его планах и было уцепиться за формальную сторону дела. Что ж, теперь уже поздно. Долго ты с мыслями собирался.

Последним из свидетелей был отец Николай. Надо отдать ему должное. На провокации адвоката не поддавался, на вопрос — отчего был запрещен во служение отец Петр отвечал — дескать, на то воля правящего архиерея, а он обязан исполнять указания. И на вопрос Куликова — а кого считает настоятель храма более достойным для этого поста, отец Николай отвечал просто — не его это ума дело, на все воля Божия. И адвокат вновь разок упомянул фамилию Хлестакова. Так, вроде случайно.

Что ж, развалить дело у адвоката не получилось. Спровоцировать меня на скандал — тоже. Вывести корыстный умысел на некую месть — тоже.

Вот теперь я должен произнести речь, в результате которой священника должны наказать. А мне, откровенно-то говоря, и старика жалко, и свое дело необходимо сделать.

—

Уважаемые господа присяжные заседатели, — поклонился я скамье с присяжными, — уважаемые господа судьи, — поклон в сторону суда. — Безусловно, перед нами не самая простая ситуация. Священник, обиженный понижением — или тем, что не смог занять пост, что занимали его отцы-прадеды, решил заявить свой протест довольно-таки странным образом. Но вы лучше меня знаете, что любая организация — а наша Православная церковь является организованной структурой, подразумевает дисциплину и необходимость подчиняться решению начальника. Оставаться ли в священническом сане, выйти ли из него — вопрос выбора любого священника. Никто не мешал отцу Петру, обиженному тем, что его обошли — а случилось это пятнадцать лет назад, когда батюшка был еще в силе и заняться иным делом. Отцу Петру никто не мешал зарабатывать хлеб насущный звонарем или пономарем. На мой взгляд — это очень почетная служба. Поэтому, вопрос о том, что деяние Петра Васильева, является формой протеста, которое пытался нам навязать господин защитник, оно попросту смехотворно. Поэтому, я обращаю ваше внимание на суть данного преступления. Отец Петр совершил преступление? Да, совершил. Его преступная деятельность подтверждается как его собственными показаниями, таки показаниями свидетелей — отца Николая, Арины Лыковой и унтер-офицера Сангина. Похищенный предмет возвращен в храм. Также оно подтверждается рапортом господина пристава, в котором тот излагает суть преступления.

Таким образом, доказательная база налицо. И я, как представитель обвинения уверен, что отец Петр совершил преступление. Знал ли он о том, что его действие сопряжено со святотатством? Безусловно.

Я взял небольшую паузу, посмотрел на судей, потом обвел взглядом скамью с присяжными.

— Совсем недавно мне довелось участвовать в расследовании целой серии преступлений, совершенных в Новгородской губернии, когда организованная группа преступников совершала налеты на храмы, похищала из них священные сосуды. При этом, разбойники причиняли тяжкие увечья тем людям, которые вставали на их пути. При задержании у них были изъяты деньги в сумме двадцати тысяч рублей, около пуда золота и серебра, которые они не успели сбыть. А еще — священные сосуды, похищенные из храмов и которые преступники попросту переплавляли.

— Какое это имеет отношение к делу? — выкрикнул со своего места присяжный поверенный.

— На первый взгляд — никакого, — не стал я спорить. — Но в чем разница между разбойниками, которые силой изымали священные сосуды из храмов и нашим батюшкой? Да никакой. И в том, и в другом случае совершено хищение священной утвари прямо из храма — то есть, святотатство. Конечно, огромное спасибо отцу Петру, что он никому не проломил голову — ни старушке, ни своему настоятелю, а попросту вынес дароносицу и отнес ее к себе домой. Будь я защитником отца Петра, безусловно, призвал бы принять во внимание его здоровье, преклонный возраст, а также заслуги его предков, которые много лет служили духовными пастырями москвичей и, которые взирают сейчас на своего потомка с немым укором. Еще раз подчеркну — мне очень жаль немолодого, уставшего от жизни человека. Но я являюсь обвинителем. Совершено преступление. Как говорили римляне — «Dura lex, sed lex», поэтому деяние, совершенное Петром Васильевым, должно быть наказано по статье 241 Уложения о наказаниях Российской империи.

Мне было немножко стыдно, что сгущаю краски, сравнивая разбойников и убийц с невинным батюшкой, да еще и запрещенным во служении. Но что делать? У меня работа такая. Зато я в своей обличительной речи дал защитнику возможность проявить свое ораторское искусство, чтобы и мои слова опровергнуть, а еще подсказал — на что следует упирать, чтобы смягчить наказание для старика. Догадается или нет? Или для него важнее не те, кого он защищает, а собственный пафос, самолюбование и возможность покрасоваться перед публикой, пытаясь унизить оппонента? Ну, посмотрим.