Господин следователь 6
Шрифт:
Пропажа священного сосуда, равно как и действия батюшки не остались незамеченными и скоро в его дом явился представитель закона, вместе со свидетелем, а сам батюшка препровожден в участок, оттуда в тюрьму.
Я слушал не особо внимательно, но кое-что слышал. А вот когда секретарь дошел до дароносицы, стоявшей на столе в доме священника, меня осенило — что же я упустил! И пусть это не мой прокол, а полицейских и следователя, открывшего дело, прокурора, составившего обвинительный акт, но отдуваться придется мне.
Косяк в том, что в уголовном деле отсутствует акта изъятия дароносицы! Унтер-офицер Сангин бумагу составить не озаботился,
Теоретически, отсутствие акта могут и не заметить, а практически — если адвокат не совсем дурак, это основание для того, чтобы отправить дело на новое расследование. А то и вообще развалить дело. Что бы я придумал на месте защитника? А задал бы резонный вопрос — а точно ли дароносица была найдена в доме священника? А может, и дароносицы-то никакой не было? Задача присяжного заседателя охранять не только дух закона, но и букву, а буква-то сейчас очень серьезно нарушена.
Секретарь, между тем, закончил речь, поклонился суду и уселся на свое место, а Председательствующий обратил свой взор на подсудимого:
— Отец Петр — Петр Васильев, встаньте и скажите суду: признаете ли вы себя виновным в совершении кражи из храма?
— Аз есмь, — вздохнул запрещенный священник. — Свершил я грех сей, во всем сознаюсь, каюсь и прошу — казните меня казнью лютой. Аки наставники наши готов претерпеть самое худшее от властей предержащих.
Председательствующий суда слегка поморщился, члены слегка улыбнулись. Видимо, такое поведение батюшки показалось им либо странным, либо слегка экзальтированным. Протопоп Аввакум, видите ли… Но тот-то, хотя и был хулителем и скандалистом, но на кражи не разменивался.
— Отдавали ли вы себе отчет в том, что совершаете преступное деяние — кражу, да еще и кражу священного сосуда?
— На кражу я пустился токмо из желания отомстить гонителям своим, — ответствовал батюшка.
— Я пока не задаю вам вопрос — что вас подвигло совершить кражу, — мягко сказал Терентьев. — Я спросил другое — понимали ли вы, что совершаете противозаконный поступок?
— Закон устанавливают люди, — туманно отозвался запрещенный священник.
— Закон устанавливает государь император, — строго поправил судья. — Уложение о наказаниях, статью которого вы нарушили, утвердил в Бозе почивший государь Николай Павлович.
Видимо, высказываться против действий императора священнику не хотелось, поэтому он вздохнул, пожал плечами:
— Признаю.
— Что подвигло вас украсть из алтаря дароносицу?
Но вместо подсудимого раздался голос защитника. Куликов, достаточно резво, словно мяч подскочил со своего места и завопил:
— Господин председательствующий! Прежде всего — мне хотелось бы, чтобы мой подзащитный сообщил — отчего его запретили во служение и тогда станет ясна причина его поступка. На мой взгляд, данное деяние вообще нельзя рассматривать как корыстное преступление.
Куликов собирается убрать из состава преступления прямой умысел? Дескать — коли не было корыстного мотива, так это не кража? И что взамен? Кража из храма, как протест против неких гонителей? А гонители — церковные власти?
Мне показалось, что не только я, но и все остальные присутствующие с удивлением вытаращились на присяжного поверенного. Он что, не понимает, что сейчас начал рыть яму запрещенному во служение батюшке? Москва, как и Череповец — тоже в какой-то мере деревня. Думаю,
Но Председательствующий, судя по всему, тоже все прекрасно понимал.
— Господин поверенный, будьте добры — сядьте на свое место, — потребовал Терентьев. — Если суду понадобится задать такой вопрос — он его задаст. Пока мы не рассматриваем какие-то мотивы, а задаем конкретный вопрос, связанный с нарушением правовой нормы.
Куликов пробурчал что-то невнятное, а Терентьев опять обратился к подсудимому:
— Господин Васильев, — пошелестел Председательствующий листочками, лежавшими на его столе — вероятно, выписками из дела, — в своих первоначальных показаниях вы говорили, что решились на кражу именно из корыстных побуждений. Вы сказали, что ежели сумеете продать дароносицу, то станете жить на вырученные деньги. Или вас станут кормить за казенный счет. Вы подтверждаете данные ранее показания?
— Подтверждаю, — кивнул батюшка. — Украл, бес попутал…
Кажется, все в зале выдохнули. Если бес путает, уже ближе к делу. Бес — он такой, он всех путает. Ему положено.
— Господин помощник прокурора, у вас имеются вопросы к подсудимому? — услышал я.
— Имеются, ваша честь, — поднялся я с места. Подобное обращение к судье если того и удивило, то слегка. Но, думаю, что ему понравилось. Обращаясь к священнику, спросил: — Отец Петр… Петр Петрович… Почему вы не воспользовались предложением настоятеля храма отца Николая, который хотел дать вам посильную работу? Почему вы предпочли зарабатывать на жизнь с помощью кражи, а не честным путем?
Батюшка Николай, в разговоре со мной, не упоминал — что он такое предлагал штрафнику, но ясно, что предлагал.
— Я протестую! — взвился господин Куликов. — Иван Александрович — наш господин Хлестаков, задает вопросы, не относящиеся к его компетенции. Вопрос — отчего батюшка не стал зарабатывать честным трудом не относится к правовым вопросам, а лежит в сфере деятельности морали.
Мне бы положено было обидеться на очередную провокацию, но я и ухом не повел. И публика в зале на сей раз отреагировала спокойно, без смешков. Шутка, повторенная дважды или трижды, перестает быть смешной.
— Протест отклонен, — строго заявил Терентьев. — Вопрос задан по существу. А вам, господин присяжный поверенный, рекомендую прекратить ваш балаган и путать фамилию помощника прокурора.
— Господин председатель, — улыбнулся я. — Если господину Куликову доставляет удовольствие блеснуть своими гимназическими знаниями — пусть блещет. Но, как известно, не все золото, что блестит.
— Я па-а-прашу Хлестаковых из провинции не делать никаких намеков, — насупился защитник.
— А никаких намеков и нет, — удивился я. — Сопля на морозе тоже блестит.