Господин следователь. Книга 3
Шрифт:
Веселов тратил половину доходов со своего немаленького имения на пополнение коллекции «наполеоники», частенько наезжал за новыми экспонатами в Москву и в Санкт-Петербург, что-то выписывал из Франции.
Прослышав, что в некой деревне Устюженского уезда сохранился мундир пленного француза, Сергей Николаевич не поленился туда съездить и отыскать нынешнего владельца. И тот, с огромным трудом, не то в курятнике, не то на чердаке, нашел-таки остатки синего мундира, лишив моль законной добычи.
Даже мебель в доме Сергея Николаевича в стиле «ампир», а жена ушла от него через полгода семейной жизни, потому что супруг заставлял ее выходить
Сергей Николаевич не ограничился коллекционирование, а пошел дальше. Пошив мундиры наполеоновской армии, изготовив с помощью деревенского кузнеца ружья, нанял парней и мужиков помоложе, обрядил их во французскую форму и, в ноябре — феврале, пока нет полевых работ, принялся воспроизводить великие сражения — и те, которые Наполеон выиграл, и те, что тот проиграл. Впрочем, из-за отсутствия армий других государств, господину Веселову удалось разгромить своего противника и под Лейпцигом, и под Ватерлоо. Пейзане из его деревень, из соседних, с удовольствием нанимались на службу, облачаясь в чужие мундиры. Чего бы не «повоевать», если дурной барин готов платить по полтиннику в день? За такие деньги в Пошехонье или Рыбинске целый день бревна возить.
Видимо, на это раз помещик Веселов решил не ограничиться своей волостью, а выдвинулся вперед, чтобы показать себя во всей красе перед соседями и перед пейзанами. А крестьяне, судя по рапорту Василия Яковлевича Абрютина, военных реконструкторов не оценили.
Когда я прочитал рапорт, отец спросил:
— Ну, что скажешь?
— А что сказать? Веселову надо было соседей предупредить, что не вражеское войско вторглось в пределы России, а собственные придурки, то есть, любители наполеоновской эпохи идут[1]. Считаю, что мужики из Гоши — молодцы. Если бы Веселов русскую пехоту восемьсот двенадцатого года создал, а крестьяне их побили, я бы уголовное дело открыл. Не знаю, по какой статье Уложения, придумал бы. А так — честь им и хвала.
— Что еще заметил?
Что там еще? Да, кое-что насторожило.
— Земская больница в Даргуне отказалась помочь раненому крестьянину. Вернее — первичную помощь оказала, но на стационарное лечение не положила.
— Стационарное? — не понял отец.
— На лечение в больнице. То есть — в стационаре, — быстренько пояснил я
— А, понятно. Молодец, что заметил. Это, между прочем, не первый случай, когда земская больница Череповецкого уезда отказывает человеку в помощи. Хорошо, что Якушев жив остался, а вот другой крестьянин, которому отказали, умер. Из канцелярии мы в ваше земство отписали, выразили недоумение, так господин Румянцев ответил — дескать, лечение одного больного в земской больнице обходится в 9 рублей в месяц. Если губернское правление так печется о здоровье череповецких крестьян, то пусть оно выделяет на неимущих дополнительные средства. Не хамство ли это?
Я только пожал плечами. С одной стороны, так писать губернатору — явное хамство, с другой, девять рублей для крестьянина — огромные деньги. Где брать деньги? Но как быть с клятвой Гиппократа, которую дают врачи?
Отец вздохнул и продолжил:
— Странное в Череповце земство. Кажется, правление считает, что законы империи ему не писаны, а приказы губернатора не указ. Ты про тауерные цепи Милютина слышал?
— Краем уха, — ответил я. — Знаю, что по дну Шексны проложены цепи, по которым корабли ходят, вроде парома. Еще слышал, что у Милютина тяжба с земством. Румянцев и иже с ним заставляют
— И правильно делает, что не хочет, — сказал отец. — Мы Румянцеву указали, что земство не имеет права взимать налог за цепи, как за недвижимое имущество, потому что по закону к недвижимому имуществу относится — земля, жилые дома, фабричные, заводские и торговые помещения — различные здания, а цепь к этому разряду не принадлежит. Так нет же — председатель Череповецкой Земской управы распоряжение губернатор проигнорировал, налоги на Милютина начисляет, теперь дело Правительствующий Сенат рассматривает. Еще Череповецкая управа приказала казенные лавки на выходные закрывать, чтобы водку крестьянам не продавать. Похвально, что земцы так беспокоятся о трезвости, только казенные лавки находятся в ведении государства, земства не имеют права ими распоряжаться.
В душе я согласен с земством, но закон есть закон.
— Много к Череповецкому земству претензий, — продолжил отец. — Директор губернских народных училищ докладывал, что Земская управа в Череповце сама назначает земских учителей, минуя Училищный совет губернии. И на самих учителей нареканий достаточно. Церковь не посещают, да еще и учеников отговаривают от посещения. Приходят на уроки по Закону Божиему и начинают при учениках над законоучителями потешатся. Дескать — почему данные Библии о сотворении мира противоречат данным науки? Вместе с учениками водку пьют. А еще подбивают крестьян подати не платить — мол, государство богатое, само заплатит.
— Учителя пьют водку с учениками? Гнать таких в шею. Но вначале нужно проверить — правда или нет?
— Обязательно все проверим. На следующий год большая ревизия в Череповецкий уезд намечается. Надеюсь — не нужно объяснять, что болтать об этом не след?
— Не нужно, — кивнул я.
— Я и не сомневался. Губернатор меня собирался назначить главой комиссии, но я не успею ревизию провести, в Петербург уеду. Поэтому, Александр Николаевич сам собирается приехать. И школы станет проверять, и все прочее.
Коль скоро заговорили об учебе, вспомнилась одна барышня.
— Батюшка, а губернское правление не выделяет деньги малоимущим студентам? — поинтересовался я.
— Две стипендии в год, на большее средств нет, — ответил отец. — А кто у тебя из неимущих?
— Барышня знакомая — гимназистка, подруга Леночки, мечтает стать курсисткой, а у ее отца с деньгами туговато.
— Барышня? — хмыкнул отец. — Боюсь, долго придется правление уговаривать, чтобы барышне стипендию выделили. У нас, чай, парней хватает. И на врачей желают пойти учиться, и на инженеров. Но попробовать можно. Все-таки, у меня в правлении вес имеется. Это даже забавно — барышне стипендию выплачивать. Пожалуй, что и пройдет. Много не выделим, но рублей триста отыщем. Выплачивать по частям станут, по сто рублей в год. Понадобится прошение от директора гимназии, и прошение от отца. Что хоть за барышня-то?
— Татьяна Виноградова, — сказал я. Только собирался рассказать, какая умница, но отец прервал:
— Виноградова? Уж не дочь ли помощника прокурора?
— Она самая, — подтвердил я.
— Ваня, а ты, часом, не охренел? (Вице-губернатор произнес другое слово, которое генералам выговаривать не положено.) Знаешь, что Виноградов на тебя кляузы пишет?
Я только пожал плечами. Знать-то не знал, но догадаться можно.
— Пишет, — усмехнулся отец. — В Судебную палату две штуки накатал.