Господин следователь. Книга 4
Шрифт:
— Семен, ты за старшего, — крикнул старший приказчик продавцу. — Зойка, ты почему господину Чернавскому стульчик не принесла?
Старший приказчик отчего-то не пошел направо, а выскочил вон из магазина.
— Куда это он? — удивился я.
Девушка-продавщица, подошедшая с плетеным стульчиком, пояснила:
— Леонтий Васильевич в большой мастерской, где сапоги тачают. — Поставив стул в уголке, чтобы я не мешал потенциальным покупателям, любезно предложила: — Присаживайтесь, господин Чернавский.
— Благодарю, —
— У него их четыре, — сообщила Зоя. — Здесь у нас маленькая, для клиентов, которые обувь заказывают, а остальные — для оптовой продажи.
Вот оно как. А я и не знал. Вон, человек выпускает обувь в промышленном масштабе, а до сих пор предпочитает лично раскраивать кожу. Или у него попросту хобби такое?
— Господин Чернавский, не желаете чаю? — поинтересовалась вдруг Зоя. Увидев мой удивленный взгляд, пояснила. — У нас так принято — если муж приведет жену обувь выбирать, или мерку снимать, мы ему стульчик предлагаем и чай, чтобы он не скучал.
— Однако, — покачал я головой, потом спросил. — И что, часто мужья на чай соглашаются?
— Пока ни разу, — лукаво посмотрела на меня Зоя. — Понимают, что пока самовар закипает, их жены или дочери все померить успеют.
Разумно. Здесь важно даже не чаю напиться, а услышать предложение. Как говорится — мелочь, а приятно. Авось, такой клиент и сам еще раз придет, и другим порекомендует.
Я хотел позадавать еще каких-нибудь вопросов, но нашу содержательную беседу прервал продавец:
— Ваше благородие, прощения просим… Зойка, к нам покупательницы идут. Будь наготове.
Пока не раздался противный звон колокольчика на двери, успел посоветовать:
— Ребята, как клиент вам могу сказать — не подбегайте к покупателю сразу. Подождите, дайте немножко времени, чтобы он обвыкся, приценился. Поверьте — чрезмерная навязчивость пугает. И вашему старшему скажите — чтобы сразу на пороге на клиента не налетал.
В магазин явились сразу две дамы. Кажется, я их даже где-то и видел — не то в церкви, не то еще где-то. На всякий случай оторвал задницу от стула, снял фуражку, обозначил поклон.
Они тоже изобразили что-то вроде книксена, но коли женщины собираются купить что-то — им не до пустяков, вроде встречи с малознакомыми людьми.
Но тут как раз появился слегка замерзший приказчик, а вместе с ним и хозяин.
Господин Пятибратов был одет не в обычный свой костюм-тройку, как я привык его видеть, а в рабочую блузу, перехваченную поясом и широкие штаны. И что характерно — он тоже был без сапог, а в валенках, подшитых кожей.
— Леонтий Васильевич, здравствуйте, — приветливо улыбнулся я, протягивая руку.
Пятибратов, хотя и старше меня по возрасту, но опять-таки, имеется тонкость. Я, по своему происхождению и положению государственного служащего немаленького (для
— Иван Александрович, а рука-то у меня грязная! — весело сообщил мне Пятибратов, демонстрируя ладони. И впрямь, они у него в чем-то жирном, да еще и грязном. Еще обратил внимание на то, на что раньше не обращал — ладони у казначея Череповецкого тюремного отделения Новгородского комитета общества попечения о тюрьмах были в шрамах, кое-где эти шрамы напоминали татуировку — видимо, от дратвы и красителей.
— Стало быть, вместе и пойдем мыть, — решил я. Не убирать же руку, если я ее уже протянул?
— Нет-нет, —отшатнулся Пятибратов. — Пойдемте наверх, — кивнул он на лестницу, — я там и руки помою, и переоденусь.
Руку пришлось опускать, а потом, ступая по лестнице, вслед за стремительным шагом хозяина, сказал:
— Леонтий Васильевич, я к вам совсем ненадолго. Отвлеку вас ненадолечко, тогда, зачем переодеваться и руки мыть?
— Нет уж, Иван Александрович, если уж в гости явился судебный следователь, то его обязательно нужно накормить обедом. Время-то почти обеденное. А вдруг вы на меня за что-то сердитесь? А так, глядишь, пообедаете, да подобреете.
Обеденное время — понятие относительное. По моему расписанию обед должен начаться через два часа. Но если Пятибратов встает, как моя юная кухарка — в четыре утра, то и обедать он садится пораньше.
Пятибратов мне нравился все больше и больше. На заседаниях нашего Тюремного благотворительного комитета он был сух и весьма деловит. А здесь, в домашних условиях, и шутки шутит, да еще и кормить меня собирается.
— Нет, от обеда я откажусь. У меня нынче кухарка новая, очень строгая, если на обед не явлюсь, будет беда.
— Строгая кухарка — это прекрасно! С такими лучше не ссориться. Но есть выход — пообедаете два раза.
И как после такого отказываться?
Леонтий Васильевич умылся, переоделся и, в ожидании обеда мы с ним сидели в кабинете. Перед тем, как приступить к разговору, я вздохнул:
— Завидую людям, которые что-то умеют делать руками.
— Привычка, — хмыкнул Пятибратов. — Можно сказать, что я родился с колодкой в руках.
— И с шилом… — невинно дополнил я, ни на что не намекая.
— И с шилом, — согласился Пятибратов. Усмехнувшись, сказал. — Вам-то зачем сапоги шить?
— Не обязательно сапоги, — хмыкнул я. — Можно еще и башмаки, туфельки женские. Если, предположим, меня из следователей выгонят — стал бы заплатки ставить, а в крайнем случае — валенки бы подшивал. А так, только грядки умею вскапывать — картошку сумею посадить, лук, да кабачки какие-нибудь.
Пятибратов смотрел на меня недоверчиво — дескать, какие грядки, господин вице-губернаторский сынок?