Господин следователь. Книга 4
Шрифт:
Только подумал о плацебо, как зуб, словно услышав крамольные мысли, дернулся, заныл, а я мысленно возопил: «Нет, не плацебо, не плацебо, наговор бабушкин помог!».
Фух, отлегло. Нет уж, если помогло, не стоит сомневаться.
Потом, очень осторожно (чтобы больной зуб меня не подслушал!) пообещал себе, что как приеду в Москву, обязательно отправлюсь к настоящему зубному врачу.
— А ты этот шарик в печку брось, с молитвой, — посоветовал я. — Если с молитвой, то никакая зараза не возьмет, не то, что порча. Мы с тобой люди крещеные, чего нам бояться?
— А ведь и верно, если с молитвой, так в печку, — повеселела Нюшка и пошла
Кстати, если это и впрямь попытка навести на меня порчу или сглаз (даже в мое время хватает дураков, что в это верят, что уж говорить про девятнадцатый век?), так кто постарался? Явно, что не мужчина, а из женщин? Неужели Татьяна Виноградова? Батюшка у нее, насколько знаю, пусть и отстранен от службы, но болтается в городе, а дочка в гимназии учится. Про то, что отец совершил кражу, там не знают (даже если Абрютин и сообщил родственнице, та не проболтается), а если бы и узнали, то вряд ли устроят обструкцию барышне. Нет, не верю, что Татьяна решится на подобную дичь. Хм… А если соседка?
— Аня? — позвал я кухарку. Та гремит на кухне дровами, посудой и ухватом, значит, не услышала, пришлось пойти самому. — Ань, — повторил я. — Ты не обратила внимания — в шарике волосы старушечьи, седые или нет?
— Да я и не рассматривала, — пожала плечами девчонка, отвлекаясь от дела. — А что?
— Если старушечьи, так может, соседка наша быкует? — предположил я.
— Быкует? — не поняла Анька.
— Быкует — значит козлится, — пояснил я. — Марья Ивановна ни с того, ни с сего здороваться перестала, отворачивается, словно я перед ней виноват, хотя сама у нас как-то дрова воровала.
— А, так это она ворует? — оживилась Нюшка. — А я-то думала — какая зараза дрова крадет? Заметила, что убывают. Поймать бы, да это ночью надо сидеть.
— Ага, она самая, — кивнул я. — Я ее как-то во дворе застал, бабка уже вязанку приготовила. Мол — у вас дров много, а у нее мало.
— И что вы сделали? — заинтересовалась девчонка.
— Что тут сделаешь? — пожал я плечами. — Вязанка небольшая, под суд за такое не отдашь. Дрова отобрал, да и отправил с богом.
— Надо было поленом по хребту дать, — уверенно заявила кухарка. — Чтобы знала в следующий раз, что чужое брать нехорошо. Ну, впредь красть не станет.
— Ань, да ты что? Бить старуху из-за охапки дров?
— Не бить, а уму-разуму поучить, — менторским тоном сказала Нюшка. — Сегодня охапка, завтра охапка, так, глядишь, всю поленницу утащит. Но дело-то не только — сколько украла, а в том, что нельзя брать чужого. А поленом можно не до смерти бить, а так, чтобы почувствовала! Если до старости дожила, не понимает, можно и поучить. Первый раз по хребту, а на второй раз, если поймают, можно и по башке! У нас, в деревне, всегда так делают. Если кто-то ворует, поначалу не больно бьют, для внушения. Во-второй раз попался — тут можно и от души. А в третий…
Что в третий, девчонка не договорила, но и так ясно. Нравы, однако. Во мне немедленно проснулся судебный следователь. Что это за самосуды проходят в деревне, где и всего-то пятнадцать мужиков? Надо у исправника поднять рапорта за прошлые годы.
— Анна, кого еще в вашей деревне убили? — строго спросил я. — Про конокрада знаю, а еще кого ухайдакали?
— Да никого не убили, не ухайдакали, — фыркнула Нюшка. — Я ж говорю — можно убить, если чужое берут. Обычно, умному человеку одного вразумления хватает. Но в нашей деревне не помню, чтобы воровали. Если, раньше, при царе Горохе? А вообще,
Дожил, что называется, до светлых дней. Собственная прислуга выставляет с кухни. Но на кухне она в своем праве. Даже мой батюшка, уж на что он покруче меня и в должности, и в чине, да и в опыте общения с прислугой, с кухаркой не решается спорить.
Нюшка принесла тарелку с дымящейся гречневой кашей и ломоть хлеба. Вот ей, в отличие от хозяйки, не предлагал составить мне компанию. Простите, есть разница между дворянкой, пусть и сдававшей жилье с пансионом и крестьянской девкой. Социальное неравенство никто не отменял. Хотя, по правде-то, слегка смущало, что сам завтракаю здесь, а прислуга на кухне.
Каша вкусная, простил девчонке все, даже неуважение к хозяину.
— Спасибо, очень вкусно, — поблагодарил Нюшку.
— Ой, скажете тоже, — зарделась маленькая кухарка. — Вы чай будете пить или кофия натрескались?
— Не кофия, а кофе, — поправил я Нюшку. — И не натрескался, а налопался.
— Лопают телята, а вы трескаете, как не в себя. Небось, натрескаетесь своего кофи… кофе, а потом весь день в уборную бегаете.
Выпороть бы ее, так нечем, подходящего ремня нет. На Нюшку нужно что-то такое… сверхпрочное. Ремень бы из крокодиловой кожи. К тому же, сам виноват, что поставил прислугу вровень с собой. А ведь мог бы предвидеть, что с подростками нельзя допускать панибратских отношений. Как-никак, некоторый педагогический опыт имеется.
— Ладно, тащи чай, — распорядился я.
Нюшка ушла, а я призадумался — что же такое меня смущает? Было ведь что-то такое, этакое, когда мы разговаривали о краже дров… Девчонка сказала, но я отвлекся и мы принялись беседовать о кражах и наказаниях.
Так, попытаюсь «отмотать» разговор назад. Стоп. Дошло.
— Аня, а почему ты сказала, что Марья Ивановна больше не станет красть?
Маленькая кухарка, выставив на стол чашку и вазочку с сушками, посмотрела на меня честным взглядом. Примерно так смотрит в глаза хозяина нашкодивший кот. Но коту-то поверить можно, ему бы поверил, а вот девчонке нет.
— Анна?!
— Н-ну, я в полешко пороха засыпала.
— Пороха?! — офигел я.
— Иван Александрович, вы чай-то пейте, а не то остынет, — заботливо посоветовала девчонка. — Может, вам еще свежего хлебца принести с вареньем? Наталья Никифоровна говорит, что вы так любите.
— Анна, ты мне зубы не заговаривай, — сурово сказал я. — А если бы у Марьи Ивановны печь разнесло? Этак бы и ее убило, пожар мог бы быть?
— Иван Александрович, нешто, я совсем дура? Я же не бомбу делала, — возмутилась Нюшка. — Зима на дворе, печь разворотит, даже если пожара не будет — возни много. Не каждый печник согласится зимой печку класть, а если и сложит, так она сохнуть долго будет — дня три, а то и дольше. Сразу-то печку топить нельзя.Это, почитай, неделю бабке дома не жить. Я и всего-то еловое полено взяла — маленькое, чтобы само в руки просилось, и кора у него легко отстает. Потом пороха сыпанула, кору на место поставила, ниточкой примотала. Я-то это полешко запомнила, не возьму, а воровка, если не сейчас, так завтра утащит. А там, в печке, ниточка прогорит, а потом порох вспыхнет. Страшного ничего не произойдет, печка на месте останется, но полыхнет здорово! Воровка в следующий раз подумает — а нужно ли наши поленья красть?