Господин следователь. Книга седьмая
Шрифт:
— Аня, ты не вздумай девчонкам из класса эту песню спеть — она неприличная.
— Не, одноклассницам петь не стану.
— А кому станешь? — напрягся я.
— Вань, я ее уже своим репетиторшам спела — Кате и Мусе. Им понравилось, вторую неделю поют.
Ну ёрш твою медь! Запустил я культуру в массы. В массы хорошее проникает с
— Надеюсь, ты не сказала, кто тебя песенке научил? — упавшим голосом спросил я.
— Ваня, я что, дура, что ли? Сказала, что в Москве научилась, у гимназистки знакомой.
— Бедная Манана, — вздохнул я. — Мало ей козликов, так она теперь еще и распространитель песен.
— Так я же имени не сказала. Мало ли, какая гимназистка поет?
— Если к директору вызовут, не признавайся, что это ты научила. Поняла?
— Канешна… — хмыкнула Анька. — Ты сам всегда говоришь, что чистосердечное признание — самая короткая дорога в тюрьму. Если что — стану плечами пожимать, говорить — отродясь не слышала, оговор!
— Умница! — чмокнул я Аньку в макушку. Вот, не нарадуюсь на девчонку!
— Ваня, ты есть хочешь или тебя накормили? — поинтересовалась барышня.
— Накормили. Даже чай не стану пить.
— Тогда, давай спать. Но ты мне еще остальные куплеты напомни, а то я забыла.
Пришлось напомнить.
— Продам я юбку, жакет короткий,
Куплю я квасу заместо водки!
Ай, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Прощайте, други, я уезжаю,
И шарабан свой вам завещаю.
Ай, шарабан мой, обитый кожей,
Куда ты лезешь, с такою рожей?!
Прощайте, други, я уезжаю.
Кому должна я, я всем прощаю,
Решив, что завтра обязательно сорвусь со службы и прибегу к Мариинской женской гимназии, чтобы полюбоваться
А снилось мне… Мы с Леночкой — нынешней, только одетой по моде двадцать первого века — в модном брючном костюме, ведем в школу свою дочку.
И тут, как это бывает во сне, выясняется, что наша доченька… Аня. Только она еще маленькая, лет семи.
Анька, в модном жакете и клетчатой юбке, с косичками и огромными бантами, с ранцем за спиной, держит в руках букет цветов, шагает важно, как и положено первокласснице. А мы горделиво отвечаем — мол, да, выросла девочка-то наша!
А еще Леночка поясняла дочке:
— Анечка, самым трудным у тебя первый класс будет, потом полегче. Со второго класса, как иностранный язык начнется, я тебя буду учить, а с пятого, как история пойдет — то папа.
— А чего меня истории учить — я и так все знаю! Я в этой истории живу, а папа наш из будущего занесен, он жизни не знает!
Кажется, я начал возмущаться, а к моему возмущению присоединилась коза.
Нет, коза возмущается не в моем сне, она истошно орет наяву. Манька так блеет, если во двор входит кто-то чужой. И Анька разговаривает не детским голосом, а почти взрослым. Выросла, что ли?
Нет, это не она выросла, а я проснулся.
В сенях Анька с кем-то спорит. Встав с кровати, сунул ноги в тапочки и пошел выяснять. Открыв дверь, услышал бурчание:
— Дядя Антон, так спит он. Неужто до завтра не подождет? Что с ним за ночь-то сделается?
С кем это, с ним? Раз Ухтомский, что-то нехорошее стряслось.
— Нюшка, не спорь, а иди барина своего буди.
— Уже и не сплю, — зевнул я. — Что стряслось-то?
— Ваше высокоблагородие, покойник у нас. Вернее — покойница. За доктором я уже послал.
Конец 7 книги. Будет ли следующая — зависит от читателей.