Господин следователь
Шрифт:
— Слышал, о чем Егорушкин спрашивал, но я точно скажу — не служили вы в армии.
— Так я и не говорил, что служил, — хмыкнул я, хотя почувствовал себя задетым. Вот, был бы я весь такой загадочный.
— Так я не про то. Выправки воинской у вас нет, господин следователь, — сообщил пристав. — По человеку видно — кем он служил, когда и сколько. Нижний он чин, или офицер. А я определю — с нижних чинов в офицеры вышел или после юнкерского училища. Я-то ведь в армии двадцать лет отслужил, еще Крымскую войну застал.
—
— А что такого? — слегка удивился пристав. — Я рекрутом начинал, в пятьдесят втором году. А потом, как война началась, с пятьдесят четвертого в Севастополе был. Государь император, в бозе почивший, указ издал — нам всем сроки службы пересчитали — один месяц войны за год службы сошел. А у меня, пока не ранили да в тыл не вывезли, девять месяцев набежало. Так что, и служить оставалось всего ничего — каких-то четыре года.
Ишь — каких-то четыре года. А мы ныли, что год долго тянется. Тогда, сколько же лет приставу? Если стал рекрутом в одна тысяча восемьсот пятьдесят втором… А ведь не так и много — пятьдесят два, пятьдесят три.
— Я после госпиталя в юнкерском училище пятнадцать лет вахмистром отслужил, а уж потом в запас вышел, домой вернулся. А что мне дома-то делать? Я уже и крестьянствовать не умею, и ремесла никакого не знаю. Не в приказчики же подаваться на старости лет? Вот, пошел в полицию, в урядники, а потом меня в становые приставы перевели и коллежского регистратора дали. А теперь в городе служу.
— Здорово, — только и сказал я, всегда с уважением относившийся к тем людям, которые всего добивались сами. И особенно тем, кто шел с самых низов. А уж участие пристава в Крымской войне, о которой даже в двадцать первом веке вспоминают с печалью, еще больше добавило уважения к Антону Евлампиевичу. Солдаты — от нижнего чина до генерала сражались достойно, и не их вина, что мы эту войну проиграли. Так и то — победа Европы в Восточной войне очень сомнительна. Пиррова победа. Не случайно же ни Франция, ни Англия с Россией больше воевать не желали.
— Так вот, что я вам хотел сказать, господин следователь, — продолжил пристав. — Человек вы еще молодой, но вижу, что неплохой и голова у вас хорошо соображает. Это я к тому, что как следователь вы еще неопытны, вроде, а все сделали правильно. И Егорушкина спасли, и злодея утихомирили. А еще — здорово вы нас сегодня умыли. Но голову свою вам надо беречь. Она у вас думать должна. Поняли?
Я только вздохнул. И кивнул.
— Еще раз прошу простить, что такие слова дворянину говорю. Но кому другому бы не сказал. Сует дурачок башку туда, куда не нужно, пущай сует. Не обиделись?
— От вас стерплю, — отозвался я. Вспомнив родословную рода Чернавских, изученную, пусть и впопыхах, сказал: — Мой дед, он на Крымской войне погиб. Еще до Севастопольской обороны, в Силистрии.
Антон Евлампиевич крякнул и протянул ладонь. Крепко пожимая мне руку, сказал:
— Одно дело делаем, господин следователь. Ну, бог даст, сработаемся.
Глава восьмая
И все на ять
Я стал судебным следователем, значит, вошел в коллектив Череповецкого Окружного суда. Сам коллектив не особо большой — председатель суда, двое помощников, прокурор и его помощники, а еще два секретаря в статских чинах и два присяжных поверенных и судебные приставы. Но, как выяснилось чуть позже, совершил кое-какие ошибки, о которых, даже не подозревал.
Например — новоприбывший чиновник обязан на третий день выхода на службу устроить для своих сослуживцев корпоратив. Нет, это слово не использовалось, даже не говорили — «простава», а именовали — посиделки, вечеринка. Молодой чиновник, только-только вступивший в службу, сумеет ли отыскать деньги для организации банкета? Ладно я — у меня средства имеются, но ведь простому новичку первое жалованье выплачивают через месяц. Но это никого не волновало. Положено — и все тут.
Разумеется, догадывался, что мне требуется «влиться» в коллектив, но не знал, как это сделать. Подсказал бы кто, что ли, так нет. Видимо, народ считал, что имеются традиции, существующие десятилетиями и все вокруг обязаны им следовать, а еще и знать.
В свое время, когда я устраивался на работу в школу, потом в университет, никаких «простав» не требовалось. Купил, скажем, тортик и пару килограммов конфет к чаю — вот и все. И было место, где все собирались. А тут все сидят по своим кабинетам. Мне что, отправить служителя в лавку, чтобы тот прикупил водки с шампанским, какой-нибудь закуски, а потом пройтись и позвать всех к себе? Или я должен организовать вечеринку на своей квартире? Или в ресторан вести?
А хрен его знает, как надо.
Коллеги при встрече здоровались со мною сквозь зубы. А я решил плюнуть. Если считают, что сын вице-губернатора пренебрегает общественным мнением, пусть считают. Уже и так ощутил холодок, исходивший от прочей чиновничьей братии. И что теперь? Организую вечеринку, так скажут — мол, подлизывается папенькин сынок, желает за своего прослыть, а не устрою — высокомерный гордец. Мажор, блин.
Я в свое время мажоров недолюбливал. А есть кто-то, кто их любит? Впрочем, не слишком-то с ними и сталкивался. «Золотая» молодежь жила в своем мире, а мы, «простые смертные», обитали в своем и практически не пересекались. Может, они были и на моем курсе, но никто о положении своих родителей не хвастался.