Господин следователь
Шрифт:
Первым наше общество покинул Лентовский. Оно и правильно. Уважение сыну вице-губернатора Председатель оказал, выпил пару рюмочек водки, а оставаться дальше ему не к лицу. И пить при начальстве чиновникам неудобно. Все понимает Его Превосходительство.
Генерал ушел, но народа не убавилось. Напротив, откуда-то появились новые лица, в вицмундирах и без. Я, первоначально насчитал десять человек. Но это из наших. Позже вдруг гостей стало двенадцать, потом и все двадцать. Из казначейства или из лесничества? Да кто их разберет. Надо бы гнать, но решил, что пусть будут. Единственное, что кивнул половому —
Единственное, на что у меня хватило ума — не пить свои рюмки до дна, чуть-чуть пригубливать, а потом ставить обратно на стол. По опыту прошлой жизни знаю, что это лишь кажется, что на тебя все смотрят и обращают внимания, если ты не желаешь пить. А на самом-то деле до тебя никому нет дела. Улыбайся, поднимай свою рюмку, вот и все.
Пьянка — штука страшная. Особенно когда народ напивается до такой степени, что начинает приставать к тебе с предложением выпить на брудершафт и лезет со слюнявыми поцелуями. Целоваться с мужиками! А ведь тут это в порядке вещей, трехкратное лобызание. С ужасом думаю, что когда-нибудь будет Пасха!
Но кое с кем мне пришлось и облобызаться (тьфу-ты), а вот какую-то прыщавую морду, с петлицами коллежского асессора и эмблемами министерства просвещения, отстранил очень вежливо, но крепко.
Ко мне подошел хозяин ресторации — мужчина крепкого телосложения, в костюме-тройке и обеспокоенно сказал:
— Ваше благородие, там, один из ваших, из буфета серебряные ложечки стащил и в карман спрятал. Что делать станем?
— А что вы обычно делаете? — озабоченно поинтересовался я, только что увидав, как еще один порционный судак оказался под полой у моего сослуживца. А ведь с меня теперь вычтут не только за судака, но и за посуду. За серебряные ложечки платить не хочу.
— Ложечки отбираем, бьем морду и вызываем городового, — сообщил хозяин.
— Сколько ложечки стоят?
— Двадцать рублев.
Нет, двадцать рублев это много.
— Сделаем так, — решил я. — Ложечки — отобрать, городового не звать. А в морду… Морду не бить, а если бить, то так, чтобы следов не оставлять. Понятно? С меня потом высчитаете за работу.
— Так какая же это работа? — усмехнулся хозяин. — Это же отставной аудитор, теперь советник при казенной палате. Он мне всю душу вымотал.
А, так не из наших? Тогда пусть по полной. Ишь, серебряные ложечки.
— Ну, коли отставной аудитор, тогда можно и со следами. Но городового не звать.
Вот, мне еще тут полиции не хватало. В участок судебных чиновников не повезут, но неприятностей не оберешься. Да и стыдно.
К счастью, все рано или поздно подходит к концу. И вусмерть пьяные чиновники закончили свою пьянку. Кто-то смог уйти своими ногами, а кого-то грузили на извозчиков.
Ко мне подлетел половой со счетом. Я не стал высчитывать — сколько и чего, все равно не помню, кто что заказывал, а посмотрел общую сумму. Етишкина жизнь! Пятьдесят пять рублей! Так это мое месячное жалованье! Погуляли, ядрена кочерыжка. Но делать нечего.
— Благодарю-с, — радостно оскалился половой, скидывая в карман фартука бумажные деньги, а чаевые убирая куда-то поглубже. Оглянувшись, парень таинственным шепотом сказал: — Иван Иванович — хозяин наш, приказали-с вас по-честному рассчитать. С кого другого он бы приказали рублей семьдесят взять, не меньше.
— А с чего вдруг? — поинтересовался я.
— Так вы-с, ваше благородие, его братишку младшего Фролку Егорушкина спасли. Братишка-то у него непутевый, в городовые подался, — покачал головой половой. — А был бы толковым, стал бы у нас швейцаром и вышибалой. И получал бы не двадцать рублей, а все сорок, а в хорошие дни и пятьдесят.
Так что, пока я стоял на службе, было что вспомнить. Не скрою — истраченных денег жалко, мне еще жить тут и жить, а расходы на жизнь оказались больше, нежели планировал изначально.
Скажем, за квартиру и стол, за дрова я рассчитался. А вот о стирке белья не подумал.
Забавно — раньше, когда читал о бедных студентах возмущался, что они расходуют деньги на прачку. Думал — а что, самим-то не постирать собственное грязное белье и рубашки с воротничками? Вот я бы сам постирал. И ведь стирал, между прочем. Стиральная машина имеется, чего бы не постирать? А что по мелочи — в тазике или под краном.
Но я не думал, что стирка в девятнадцатом веке являлась проблемой. Допустим, у меня имеется квартира, а где заниматься стиркой? Прямо в комнате? Идти на кухню? Можно, если хозяйка разрешит. Нет ни горячей воды, нет мыла, нет даже тазика или лоханки. А под струей воды кальсоны не постираешь, да и где ее взять, струю воды, если водопровода нет? И грязную воду надобно выносить на улицу и выливать. Так что, пришлось решать вопрос с прачкой. Приходила ко мне раз в неделю, забирала белье, потом приносила все уже выстиранное и даже выглаженное. Все про все — пятьдесят копеек в месяц, но я ей еще и подкидывал гривенник.
И с помывкой тоже свои дела. У хозяйки имелась баня, купленная покойным мужем вскладчину с соседом. Хочешь мыться — набирай воду, тащи дрова и топи. Но, опять-таки — дрова деньги стоят, да и воду носить надо. Мальчишки-квартиранты предпочитали ходить в городскую баню. В общем зале недорого — полкопейки.
А вот у меня не было никакого желания топать в общественную, то есть в общую баню, пусть там есть и отдельные нумера. И дрова с водой носить влом, да и несолидно как-то. Но, опять-таки — если заплатить денежку, то все вопросы можно решить.
Вернувшись домой, застал хозяйку ставящую самовар. Ну да, ей идти гораздо ближе, нежели мне.
— Иван Александрович, не хотите лафитничек?
Лафитничек? А, типа, рюмочки.
— Нет, спасибо. — отказался я. Похмелье, если у меня и было, за время службы все выветрилось.
— Как знаете. Мой, супруг, Царствие ему небесное, когда после вечеринки приходил, всегда с утра себе лафитничек требовал для поправки головы. А что на завтрак прикажете?
И что бы такое приказать-то? Не знаю.