Господин следователь

Шалашов Евгений Васильевич

Смешно, но я порадовался, что несмотря на все неприятности, связанные с «попаданчеством», один несомненный плюс в нем есть. Здесь нет моей тёщи!

Спросонок не сразу осознал, что я вчера забыл завести будильник на своих часах и сегодня безнадежно проспал. И времени не шесть часов, а уже восемь!

Ну вот, на утреннюю — да еще и праздничную службу не попал. Не скажу, что сильно переживал об этом. Это поначалу считал, что для чиновника обязательно являться на все праздничные и воскресные службы. Первое время так и делал. Все-таки нужно вживаться в образ. Но скоро понял, что мои представления,

возникшие после чтения книг, не совпадают с реальностью. Не ходят чиновники на заутреню каждое воскресенье, не говоря уже о будничных днях. Никто из батюшек не ведет наблюдений, не вписывает фамилии штрафников в специальный журнал. Потом, на исповеди все сам откроешь, выслушаешь наставления священника, епитимью какую наложит.

И провинциальное общество не вставляет в разговорную речь французские фразы. Ну, а мы-то с вами, изучавшие в школе английский с немецким, часто ли разговариваем на этих языках?

То же самое с посещением церкви. Возможно, что кто-то из горожан и ходит на службу утром и вечером, но сомневаюсь, что их много. И дела есть домашние, и работа. Вон, та же моя хозяйка, которой, как вдове, положено в храмах почаще бывать, говорит, что на заутреню она редко бывает. А как ходить-то? Уйдешь, а тут квартиранты начнут просыпаться. Их завтраком нужно кормить, в училище отправлять. Потом порядок в комнатах наводить. Ладно, что они обедали сами — либо в столовой при училище, либо еще где. Кто-то и вообще сидел голодным до ужина.

На вечерню идти, тут опять-таки мальчишек кормить. Оставить ужин? Опрокинут горшок с кашей, а не то, не дай бог, нашкодят или дом подожгут. Кое-кто уже курить начал, в сенях постоянно окурки находила. Покурят, да еще и потушить забудут. С пятью мальчишками глаз да глаз. Вон, отлучилась как-то по делам, так эти паразиты поймали соседскую кошку и пытались сунуть ее в печную трубу. Дескать — труба, вроде, стала дымить, надо почистить. Кирпичи наверху своротили! Ладно, что кошка вырвалась. Сорванцов пришлось целый вечер от сажи отмывать, печника звать, чтобы трубу чинить. Ремня бы им хорошего по заднице.

Про ремень полностью согласен. За кошку я бы сам всех поубивал.

Хозяйка еще не вернулась, я умылся, почистил зубы — щетка деревянная, мел, именуемый «зубным порошком». Вчера не побрился, сегодня щетина поотросла. Нужно бы воды согреть, но без хозяйки мне с этим не справится. Нет, самовар я сумею поставить — не велика наука, а потом он остынет, опять греть.

Тяжело небритому парню без цивилизации. И воды не согреть. Вздохнул, решил побриться холодной. Мыльная пена не хотела сбиваться, но я заставил. Кое-как побрился — даже и не порезался ни разу.

Русская печка уже протоплена, из нее чем-то вкусно пахнет. Видимо, сегодня Наталья Никифоровна не станет спрашивать — что я хочу на завтрак.

Лоханка под рукомойником почти заполнилась. Пожалуй, нужно на помойку вынести и вылить. Иначе-то совсем свинство.

Кто помойного ведра

В срок свой не выносит,

У того в башке мура,

Морда палки просит[1]!

Я ухватил посудину за деревянные ушки. Кажется силы во мне достаточно, но опасался — не упасть бы, не выронить лоханку. И как это Наталья Никифоровна ее таскает, да еще и

не один раз в день? И на вытянутых-то руках.

Вышел в сени, открыл дверь на улицу и столкнулся с хозяйкой.

Наталья Никифоровна — вся просветленная после храма, вытаращилась на меня.

— Да что вы такое творите-то, Иван Александрович! — возмущенно воскликнула женщина, пытаясь одновременно удерживать в руке узелочек с какими-то покупками и отобрать у меня помойную лохань.

— Осторожно! — завопил я в ответ. — Сейчас все разольете, к чертям свинячим.

— Да вы еще и чертыхаетесь?! — обалдела хозяйка, выпуская из рук деревянный край.

А я, что-то пробормотав в ответ, пошел выливать помои.

Когда я вернулся и аккуратно поставил пустую посудину на табурет под рукомойником, хозяйка свирепо уставилась на меня.

— Иван Александрович, чтобы больше такого не было!

— Чего, такового-то? — не сразу осознал я — что же такое натворил? — Если за чертыхание, то приношу свои извинения. Чертей и на самом деле не стоит поминать, даже если они свинячьи.

Ждал, что хозяйка сейчас начнет говорить — мол, православный человек не должен поминать всуе нечистую силу, чтобы не привлекать к себе ее внимание. Но нет.

— Да и пес с ними, с чертями-то, — махнула рукой хозяйка. — Я про лоханку вам говорю — не смейте ее больше трогать!

Я оторопело посмотрел на хозяйку, потом перевел взгляд на лохань.

— А что с ней случилось? Все в целости и сохранности. Чего вы войну-то из помойного ведра разводите?

— Иван Александрович, как вы не понимаете-то? Я хозяйка, которая квартиру сдает, а вы квартирант.

— И что такого? — продолжал я недоумевать — Вынес, не переломился.

— Нет, ну как вы не понимаете… — вздохнула Наталья Никифоровна. — Ладно, у меня тут забор высокий, а коли соседи увидят, что потом скажут? Дескать — постояльцев своих заставляю помойные ведра выносить? Ладно, если бы вы мальчишка были, который в Александровском училище учится, но вы же государственный чиновник.

В общем, это опять из какой-то непонятной для меня категории, в которой прописаны социальные статусы и роли. С другой стороны, не шибко я рвусь выносить помойные ведра, поэтому ответил так:

— Виноват. Исправлюсь. Больше такого не повторится.

Мир, кажется, был восстановлен, и хозяйка принялась кормить меня завтраком. Боже ты мой, никогда не думал, что перловая каша может быть вкусной! Мне-то довелось ее есть в армии, думал — перловку возненавижу. Ан, нет. Если перловая крупа потомилась в русской печке, сдобрена сливочным маслом (тут отчего-то говорят — коровье масло), так за уши от тарелки не оттащить.

Выпив ароматного чаю — но на сей раз безо всяких добавок, подумал — может, ну его нафиг и карьеру, и социальные роли? Жениться мне на моей хозяйке, что ли? Коли доведется жениться, то с этой квартиры придется съехать. А где я такую повариху найду? Разница в возрасте — ну, все бывает.

Но все-таки, прямо сейчас делать предложение я не стал. Поблагодарив Наталью Никифоровну — она до сих пор не может привыкнуть к моим благодарностям, пошел в кабинет трудиться. Просмотрю свои Акты, протоколы допросов. И есть еще самое трудное дело — написать письмо матушке.