Господин следователь
Шрифт:
Из-за важности дела – землевладелец Дунилин это вам не кузнец Шадрунов – материалы передавал не помощнику, а прокурору.
Эмиль Эмильевич Книснец – окружной прокурор, только ахал и восхищался моей проницательностью и умом. Мол, как это догадался искать следы совершенного преступления в прошлом? Я, человек скромный, не стал объяснять, что некогда читал романы Агаты Кристи.
В субботу, сбежав со службы на час раньше, провожал из гимназии Елену Георгиевну с подругой. Разговаривали о какой-то ерунде, я помалкивал, предоставляя болтать Татьяне Виноградовой.
С
Только дойдя до ворот, Елена сказала:
– Тетушка папеньке с маменькой в Белозерск письмо отправила.
Стало быть, есть шанс, что получу официальное разрешение на ухаживание. Ох, как все сложно-то!
В воскресенье занимался хозяйственными делами. Наталья Никифоровна решила, что пришло время вставлять зимние рамы. Целиком и полностью согласен – пора. Сентябрь, а такое ощущение, что поздняя осень.
Хозяйка не слишком сопротивлялась, когда я предложил свою помощь – притащить вторые рамы с повети, где хранится всякая всячина: лавки, деревянные кровати, матрасы, свернутые в тюки. Так там и рам-то всего семь штук, на семь окон – три спереди, остальные по бокам.
В понедельник, прямо с утра, осознал, что заболел. Судя по ощущениям – ОРЗ. Насморк, температуру чувствую даже без градусника, голова побаливает. Встав, умылся, оделся. Впервые отказался от завтрака, чем привел в недоумение хозяйку.
– Иван Александрович, – с беспокойством сказала Наталья Никифоровна, прикладывая ладонь к моему лбу. – Да у тебя жар! – Не доверяя руке, привстала на цыпочки, прикоснулась губами. – Точно, жар у тебя. Лечь тебе нужно.
– Дойду до суда, доложу, что заболел, – решил я, с трудом натягивая шинель.
От удивления хозяйка забыла о нашей договоренности.
– Ваня, куда ты пойдешь? Я сбегаю, господина Лентовского предупрежу.
– Да ну, сам дойду, – возмутился я. – Не прислуга, чтобы тебя гонять.
Кое-как, но дошел до здания окружного суда. Войдя в вестибюль, кивнул служителю.
– Здравствуйте, Петр Прокофьевич, – и сказал: – Их бин кранк. Понимаете?
– Натюрлих, – бодро отозвался служитель, приведя меня в крайнее изумление. Потом ветеран посоветовал: – Шли бы вы домой, Иван Александрович, а в канцелярию я зайду, доложу.
– А так можно?
– Конечно, – отозвался служитель. – Обычно, если кто заболел, то либо домашних, либо прислугу с записочкой присылают, мне отдают.
Доковылял до квартиры, разделся и лег. Наталья Никифоровна суетилась, предлагая сбегать за доктором, но я отказался. Диагноз сам поставил: либо ОРЗ, либо грипп – инфлюэнца, по-здешнему.
Чаю с вареньем выпил, от обеда отказался напрочь. Наталья Никифоровна причитала, ходила возле кровати и говорила, что поесть следует непременно, иначе сил не будет.
Я только отмахнулся и заснул. Во сне пропотел так, что нательное белье впору выжимать. Грипп, однозначно. Если пневмония – это хуже. Пришла хозяйка и принялась меня ворочать, стаскивать рубаху и подштанники. Попытался отнекиваться – неудобно, но Наталья Никифоровна посмеивалась – мол, все, что под бельем, она у меня видела. Опять попыталась накормить, но я снова отказался, заявив, что голод – самое лучше лекарство. О том еще профессор Бородин говорил [20] .
20
А. П. Бородин, который был не только выдающимся химиком и великим музыкантом, но и врачом, по свидетельству современников, лечился с помощью голода.
Снова заснул и проспал всю ночь.
Проснувшись на следующий день, почувствовал себя лучше. Повернул голову и увидел перед собой обеспокоенное лицо жены.
Вернулся домой?! Неплохо в девятнадцатом веке, но в будущем лучше.
– Ленка, меня из реанимации в обычную палату перевели? – спросил я, не узнавая собственный голос. Наверное, от наркоза не отошел. Потом на меня еще что-то нашло, и я предложил: – Слушай, давай больше не будем тянуть со свадьбой. Вот как только на ноги встану, так и поженимся.
– Интересно, когда вы успели обручиться? – донесся до меня насмешливый женский голос. Совсем юный. – Лена, ты батюшке с матушкой написала, что стала невестой? И о том, что разрешила жениху называть себя по имени, да еще и Ленкой?
Елки-палки, это же голос Татьяны Виноградовой. И не только голос, но и сама в моей комнате в наличии. Стоит, Тишку на руках держит и наглаживает. И передо мной сидит не моя Ленка, с которой мы не успели расписаться, а здешняя, Елена Георгиевна, и мы очень нравимся друг другу (я же вижу!), но до сих пор даже за руку не подержались.
– Таня, не обращай внимания, – слегка поморщилась кареглазая гимназистка, хотя мне показалось, что недовольство было напускным. – Не видишь разве, что Иван Александрович болен и бредит?
– Точно? – с недоверием переспросила Татьяна, с подозрением поглядывая на подругу.
– Если бы мне сделали предложение, я бы тебе первой сказала, – улыбнулась Елена.
Я внимательно рассматривал девушку, пытаясь понять, насколько она соответствует облику моей жены, оставшейся в том времени. Глаза у обоих карие, но у этой они темно-шоколадного цвета, а у той – ближе к янтарному. Коса, вместо короткой стрижки, но здесь все понятно. И эта совсем еще молодая, юная, хотя и моей-то было двадцать пять лет. Впрочем, почему было?