Госпожа Бовари. Воспитание чувств
Шрифт:
Фредерик воспользовался этим.
— Да, несомненно! Так, по крайней мере, мне сказала ее служанка. — Он хотел намекнуть, что его не приняли.
Теперь они стояли друг против друга, оба в нерешительности, и друг друга рассматривали. Вопрос был в том, кто из них не уйдет. Арну и на этот раз нашел решение:
— А! Ну, ничего. Зайду потом… Куда вы собираетесь идти? Я провожу вас!
Они вышли на улицу, и Арну заговорил как ни в чем не бывало. Очевидно, характер у него был не ревнивый, или он был слишком добродушен, чтобы сердиться.
К тому же его занимали дела отечества. Теперь он уже не расставался с военной формой. 29 марта он защищал контору «Прессы». [211] Когда народ ворвался в палату, [212] он отличился своей храбростью и приглашен был на банкет в честь амьенской национальной гвардии.
Юссонэ,
211
Стр. 601. 29 марта он защищал контору «Прессы». — Газета «Пресса» («La Presse») была основана Эмилем де Жирарденом в 1836 г. и приобрела необычайную популярность благодаря тому, что помещала на своих страницах социально-приключенческие романы (Эжена Сю, Фредерика Сулье и т. п.). В феврале 1848 г. «Пресса» высказалась за Республику. Перед выборами в Учредительное собрание Эмиль де Жирарден поставил в газете вопрос: что сделает Временное правительство, если депутаты не провозгласят республику? Это вызвало возмущение среди членов революционных клубов и привело к нападению их на помещение газеты.
212
Когда народ ворвался в палату… — 15 мая 1848 г. Учредительное собрание было наводнено рабочими демонстрантами во главе с Бланки, Барбесом и Распайлем, которые объявили о роспуске Собрания и о создании нового Временного правительства. Восстание было подавлено национальной и мобильной гвардией, а его главари брошены в Венсеннскую тюрьму.
213
…совещания в Люксембургском дворце… — 28 февраля 1848 г. парижские рабочие явились в Ратушу с требованием создать «министерство прогресса» в целях организации труда. Большинство совета отказалось удовлетворить это требование, ссылаясь на существование министерства публичных работ; лишь когда Луи Блан заявил, что выйдет из состава Временного правительства, решено было создать под его председательством комиссию для рассмотрения вопросов, относящихся к труду и материальному положению рабочих. Эта комиссия заседала в Люксембургском дворце.
214
…везувианок, тирольцев… — «Везувианками» в 1848 г. называли женщин легкого поведения, образовавших своеобразное политическое объединение. В Тироле в 1848 г. произошло восстание против гнета Австрии; но, не получив никакой помощи со стороны Италии, тирольцы, несмотря на героическое сопротивление, были разгромлены.
Отношения Фредерика с Капитаншей не огорчили его, ибо это открытие (как он думал) давало ему право лишить ее содержания, которое он снова назначил ей после отъезда князя. Он сослался на свое стесненное положение, долго сокрушался, и Розанетта проявила великодушие. Тогда Арну стал считать себя настоящим любовником, а это возвышало его в собственных глазах, молодило его. Не сомневаясь, что Капитанша на содержании у Фредерика, он вообразил, что «затеял забавную штуку», даже стал скрывать свою связь с ней и, встречаясь с ним, уступал место.
Необходимость делиться с Арну оскорбляла Фредерика, и любезности соперника казались ему слишком уже затянувшимся издевательством. Но, поссорившись с ним, он лишил бы себя всякой возможности вернуться к той, прежней, и, помимо всего, он только от Арну мог что-нибудь услышать о ней. Торговец фаянсом, следуя своему обыкновению, а может быть, и из лукавства, часто упоминал о ней в разговоре и даже спрашивал, почему он больше ее не навещает.
Фредерик, исчерпав все отговорки, стал уверять его, что несколько раз заходил к г-же Арну, но не заставал ее дома. Арну не усомнился в этом; он часто высказывал ей недоумение, почему не заходит их приятель, а она всякий раз отвечала, что он заходил, когда ее не было; таким образом, одна ложь не противоречила другой, а подкрепляла ее.
Кротость молодого человека и отрадная мысль, что он его обманывает, заставляли Арну еще больше любить Фредерика. Свою фамильярность он доводил до крайних пределов не из презрения, а потому, что доверял
Ему пришлось переносить общество национальных гвардейцев, и все они, за исключением одного рафинировщика, весельчака, поразительно много пившего, показались ему глупыми, как пробка. Главной темой разговора была замена кожаной амуниции одной портупеей. Некоторые горячились из-за Национальных мастерских. [215] «Куда мы идем?» — вопрошал кто-нибудь. Тот, к кому был обращен этот возглас, отвечал, широко открыв глаза, словно бы оказался на краю пропасти: «Куда мы идем?» А кто-нибудь посмелее восклицал: «Так не может продолжаться! Пора покончить с этим!» Одни и те же разговоры повторялись до самого вечера. Фредерик скучал смертельно.
215
Стр. 602. Некоторые горячились из-за Национальных мастерских. — Национальные мастерские были организованы декретом от 27 февраля 1848 г. Безработные, вне зависимости от их профессии, использовались на непроизводительных земляных работах при постройке вокзалов Сен-Лазар и Монпарнас; заработная плата была ничтожной. С первых же дней в Национальных мастерских числилось десять тысяч рабочих, выброшенных на улицу кризисом и революцией, затем число их стало увеличиваться и к маю дошло до ста семнадцати тысяч. Работы для всех не хватало.
Каково же было его удивление, когда в одиннадцать часов появился Арну, сразу сообщивший, что он спешит отпустить его, так как уже справился со своими делами.
Дел у него не было. Он все выдумал, чтобы провести сутки наедине с Розанеттой. Но славный Арну не рассчитал своих сил, а когда утомился, почувствовал угрызения совести. Он пришел поблагодарить Фредерика и предложить ему поужинать.
— Покорно благодарю! Я совсем не голоден! Мне бы только добраться до постели.
— Так тем более надо будет позавтракать вместе! Какой вы неженка! Сейчас нельзя идти домой! Уже поздно! Это опасно!
Фредерик еще раз уступил. Товарищи, не ждавшие Арну, стали за ним ухаживать, особенно рафинировщик. Все его любили, и был он так добродушен, что даже пожалел об отсутствии Юссонэ. Но ему хотелось вздремнуть — на какую-нибудь минутку, не дольше.
— Ложитесь рядом со мной, — сказал он Фредерику, растянувшись на походной кровати и не сняв снаряжения. На случай тревоги он, вопреки правилам, не расстался даже с ружьем; потом пробормотал: «Милочка! Ангел мой!» — и не замедлил уснуть.
Разговаривающие замолчали, и мало-помалу водворилась глубокая тишина. Фредерик, которого мучили блохи, смотрел по сторонам. Вдоль стены, выкрашенной желтой краской, тянулась длинная полка, на которой лежали ранцы, образуя ряд горбиков, а внизу были составлены ружья, все свинцового цвета; слышался храп национальных гвардейцев, а их животы смутно вырисовывались в сумраке. На печке стояли тарелки и пустая бутылка. Вокруг стола, на котором разбросаны были игральные карты, стояли три соломенных стула. На скамейке лежал барабан, ремни его свисали. В дверь дул теплый ветер, и лампа коптила. Арну спал, раскинув руки, а так как ружье его лежало наискось, прикладом вниз, то дуло приходилось ему под мышку. Фредерик заметил это и испугался.
«Да нет же! Пустое! Нечего опасаться! А все-таки, если бы он умер…»
И вот сразу же нескончаемой вереницей замелькали картины. Он увидел себя рядом с ней, ночью, в почтовой карете; потом на берегу реки летним вечером; наконец при свете лампы, дома, в их доме. Он даже занялся хозяйственными выкладками и планами, созерцая, осязая уже свое счастье, а для достижения его надо было только, чтоб поднялся курок. Можно было толкнуть его носком; раздался бы выстрел, — случайность, только и всего!
Фредерик развивал свою мысль, точно драматург, занятый сюжетом. Вдруг ему показалось, что она близится к осуществлению и что дело не обойдется без его участия, что ему этого хочется; и тут его охватил великий ужас. Он мучился, но испытывал удовольствие и все сильнее ему отдавался, чувствуя со страхом, как исчезают его сомнения. В этих неистовых мечтах растворился весь остальной мир, и только невыносимое стеснение в груди поддерживало в нем сознание своего «я».
— Не выпить ли нам белого вина? — спросил, проснувшись, рафинировщик.
Арну соскочил с постели, а когда вино было выпито, захотел стать на дежурство вместо Фредерика.
Затем он повел его завтракать на Шартрскую улицу, к Парли, и так как ему надо было подкрепиться, то заказал два мясных блюда, омара, яичницу с ромом, салат и т. д.; запивалось все это сотерном 1819 года и романеей сорок второго, не считая шампанского, поданного к десерту, и ликеров.
Фредерик ни в чем не противоречил ему. Он чувствовал себя неловко, как будто Арну мог заметить на его лице следы недавних мыслей.