Госпожа его сердца
Шрифт:
И вот наконец сердце города – Сити. Они остановились у собора Святого Павла. Десятки людей стояли задрав головы и с восхищением разглядывали величественный храм с огромным куполом, двумя башнями-звонницами и двухъярусным портиком со сдвоенными колоннами. Лиззи была здесь много лет назад и теперь словно встретила старого друга.
– Войдем? – предложил Джеффри.
Она тотчас согласилась.
Оставив позади шумную суету жаркого летнего дня, они ступили в прохладную тишину собора и медленно пошли по центральному нефу.
Дойдя до середины,
Лиззи повернулась к барону и с надеждой спросила:
– Может быть, мы тоже поднимемся?
– Вы желаете подняться на галерею? – удивился Джеффри. – Вас не смущают двести с лишним ступеней?
– Двести пятьдесят семь – и ни одной штукой меньше, – уточнил проходивший мимо человек средних лет, судя по выговору – американец. – Мы только что спустились, я и моя хозяйка. – Он указал на свою спутницу. Они оба раскраснелись и запыхались – как после тяжелой работы. – То еще предприятие, доложу я вам, – сообщил американец. – Я весь вымотался и думал, совсем выйду из строя, но работа того стоила – вид первоклассный.
Лиззи с трудом сдерживала улыбку, наблюдая за лицом Джеффри. Интересно, от чего он пришел в такое изумление – от яркой речи незнакомца или от того, что к нему так фамильярно обращались?
Ее любопытство было удовлетворено, когда они расстались с четой американцев и начали подниматься на галерею.
– Вы поняли, о чем говорил этот джентльмен? – с озадаченным видом спросил барон.
– О да, – ответила Лиззи. – В Сиднее мне случалось общаться с американцами. Они иногда употребляют весьма сочные выражения. – И она перевела с английского на английский.
Подъем по узкой крутой лестнице и впрямь оказался делом нелегким. Наверху было уже не так прохладно, а Лиззи еще не привыкла к «многослойной» одежде, которую ей теперь приходилось носить. В Австралии одевались куда проще и свободнее.
Немного передохнув на маленькой площадке, они преодолели вторую половину пути и наконец открыли дверь, ведущую на Галерею шепота.
Лиззи подошла к железным перилам. Много лет назад, в детстве, она была здесь вместе с Томом. Он тогда обогнул галерею и стал очень далеко от нее. Тихо переговариваясь друг с другом, они слышали каждое слово, несмотря на разделявшее их расстояние. Именно за этот поразительный эффект галерея получила свое название.
– Джеффри, вы бывали здесь раньше?
– Да, конечно, – кивнул он. – В первый раз – в детстве, с братьями. И мы были чрезвычайно заинтригованы тем, как причудливо распространяется здесь звук.
В детстве. С братьями. Как она – с Томом. Лиззи вздохнула и посмотрела на росписи, украшавшие купол.
– Что на них изображено?
– Сцены из жизни апостола Павла. Как видите, тут их восемь. На первой, – барон указал на фреску, расположенную прямо над ними, – обращение Павла на пути в Дамаск. Павел стоит на коленях
Джеффри продолжил описывать фрески и, дойдя до последней, сказал:
– А это – кораблекрушение. Павел и его спутники попали в жестокий шторм.
– Кораблекрушение? – переспросила Лиззи, едва сдерживая дрожь в голосе.
– Как написано в Книге Деяний: «Корабль схватило так, что он не мог противиться ветру, и мы носились, отдавшись волнам. Наконец исчезла всякая надежда к нашему спасению».
Лиззи взглянула на противоположную сторону галереи и похолодела. Тогда, много лет назад, Том стоял прямо под изображением кораблекрушения.
– Исчезла всякая надежда… – тихо повторила она.
– Не печальтесь. В Библии говорится, что все двести семьдесят шесть человек, которые были на корабле, благополучно добрались до острова. Господь уберег их от гибели.
«Интересно, где был Господь, когда погибал Том?» – подумала Лиззи и с притворной радостью воскликнула:
– Какая чудесная история!
Она отвернулась, опасаясь, что выражение лица выдаст ее греховные мысли. Потом посмотрела вниз, на центральный неф, и улыбнулась. После чего, обмахиваясь веером, произнесла в точности так, как недавно американский джентльмен:
– Я вся вымоталась, но работа того стоила – вид первоклассный.
Глава 17
Джеффри в задумчивости стоял перед большим портретом. С холста на него смотрели три подростка – надменный Уильям, улыбчивый Эдвард в обнимку со своим любимым псом Баком и он сам, Джеффри, серьезный и сосредоточенный. Долгое время этот портрет причинял ему почти физическую боль, однако сейчас вызывал светлые воспоминания.
– Вы прекрасно выглядите, сэр.
Он обернулся и увидел в дверях библиотеки миссис Кларидж.
– Вы находите?
Она кивнула.
– Должно быть, утренняя прогулка с миссис Сомервилл пошла вам на пользу.
Вопреки собственным опасениям, Джеффри обнаружил, что ему вовсе не режет слух такое именование Рии.
– Да, – подтвердил он. – Утро и в самом деле было добрым.
– Сэр, сдается мне, у вас немного отлегло от сердца, – заметила экономка.
Джеффри не переставал удивляться ее проницательности.
– Вам не кажется странным, что у меня, как вы выразились, отлегло от сердца после того, как я узнал о произошедшем?
– Вовсе нет, – ответила миссис Кларидж. – По-моему, даже самая ужасная правда лучше неизвестности.
– В определенном смысле правда оказалась одновременно и ужасной, и прекрасной. Многое из того, о чем сегодня говорила миссис Сомервилл, обрадовало меня. Я увидел Эдварда в совершенно новом свете.
«Рию тоже», – добавил про себя Джеффри.
– Наверное, поэтому ее возвращение так хорошо повлияло на вас.
Совсем недавно Джеффри и мысли не допускал, что Рия способна хорошо повлиять на кого бы то ни было. Однако теперь он не исключал такой возможности.