Госпожа Марика в бегах
Шрифт:
Проследив за моим взглядом, мужчина сошел-таки с перепачканных измятых страниц. С каменным лицом я подняла газету, и попыталась ретироваться - хватит с меня. Не удалось, меня бесцеремонно ухватили за локоть.
– Да стой же! Ты что, на бульваре новенькая? Не видел твоей мордашки. Работаешь?
Рука, сжимавшая грязный сверток, готова была нести возмездие. Всякая неуверенность в себе улетучилась, потому что на ее место пришла тихая ярость.
Что меня удержало от того, чтоб надавать ему мокрой газетой по мордасам? Врожденная интеллигентность, не иначе... В голове что-то тоненько зазвенело, и я увидела нас со стороны: лихой-удалой господин и сельская простушка, декорациями служит ярко освещенная окраина квартала
И у нее есть идея.
– Сударь, вы обознались, - я напустила столько холодности и презрения в свои слова, что губы, их произносящие, должны были покрыться инеем.
– Упорство, с которым вы делаете одно оскорбительное предположение за другим, поражает. Стоит ли мне позвать полицейского, чтобы избавиться от вашего назойливого внимания?
Ансельский язык, если обладаешь определёнными знаниями, позволяет вскользь указать человеку на его место, лишь немного изменив грамматическую конструкцию. К младшему сыну маркиза никогда не обратятся так же, как к старшему графскому отпрыску. Разговорный, простой анселе, для ежедневного употребления, не знает таких нюансов, в то время как вежливый, использующийся для обращения к айнам и меж господ, дает возможность выделить до четырех ступеней превосходства. Есть еще сверхвежливая форма, которая встречается разве что в молитвах к богам и прошениям к монархам, но мне известно лишь то, что она существует. А вот вежливая форма знакома не понаслышке. Все-таки в доме у айна жила и не самого последнего. Крестьяне и буржуа выносят со школьной скамьи лишь малую крупицу, приветствие да формулу покаяния в Храме, в то время как среди людей интеллигентных это норма общения. Ну-ка, тряхнем стариной.
Красноречивый взгляд на плененную руку, и его пальцы разжимаются. Мужчина высоко поднял брови и усмехнулся, и, помедлив, уже чуть более сдержанным тоном продолжил:
– Серьезная вы женщина, мадам. Нет, полицию звать не стоит. Молю о прощении, - в гротескном жесте он схватился за сердце.
– Может быть, разрешите в качестве моральной компенсации угостить вас рюмочкой... хорошо-хорошо, чашечкой чая? Кофе?
– Кофе?
– переспрашиваю я. Хохмит. Ты сам напросился.
– Что ж, возможно это сгладит неприятное впечатление от нашего знакомства.
А что, играть в благородных, так играть. Он же не думал, что я откажусь? После шести-то лет кафешечного воздержания? Нет, любезный, будешь сидеть рядом с 'мамашей' и вести светскую беседу на глазах у всей этой полусветской публики, пока профитроли из ушей не полезут. А я буду вспоминать, что такое манеры, скоро пригодятся...
Мужчина с комичным поклоном пропускает меня перед собой, и я, лавируя между стульями и жаровнями, чинно шествую к столику в самом центре шумной веранды. Может место обычно выбирает и мужчина, но сегодня он страдает отсутствием такта. И похоже, он не рассчитывал на зрителей. Один-ноль в мою пользу. С прямой спиной усаживаюсь за столик, который сервирован явно не для чаепития.
– Два кофе, Себастьян, - делает он заказ появившемуся словно джин из бутылки официанту. Этот хлыщ их тут всех по имени знает?
– Да, господин Клебер. Мадам желает десерт?
– Что вы будете?
На белоснежной льняной скатерти лежат три кожаные папки: объемистое меню основных блюд и закусок, менее впечатляющая размерами винная карта, и совсем небольшое десертное, благо все подписано, и я максимально изящным жестом своих потрескавшихся от стирки рук беру верхнее. Не спеша открываю и пробегаюсь глазами
– Положусь на ваш вкус, - равнодушно бросаю в сторону, захлопывая меню. Вот так, пусть мужчины решают все мои проблемы, а не сваливают на хрупкие девичьи плечики бремя выбора. Но, кажется, мой спутник верно оценивает ситуацию. Лицо его говорит 'ну что ты тут из себя строишь?'. Сидит, небось, и думает, что я отродясь ничего вкуснее яблочного пирога не ела. Он что-то мурлыкает гарсону, и тот с легким кивком исчезает из поля зрения, захватив лишние бокалы и приборы.
Тихо шепчет граммофон. Гул людского многоголосья. Звон вилок о тонкий фарфор. Неуклюжая пауза. Мы сидим и рассматриваем друг друга, я как бы незаметно, он неприкрыто. Ну и пялься. Я же, сделав пару нейтральных комплиментов убранству зала, перестала пытаться развести тут светскую беседу и занялась разглядыванием окружающих.
– Откуда же вы, прекрасная незнакомка?
– подал реплику месье Клебер все с той же иронией в голосе.
– Логично предположить, что из Антуи, милостивый господин, - совершенно не хотелось поддерживать его ерничество, да и устала уже от этого тона, так что решила не перегибать с ответным ехидством.
– Да, но конкретнее? У вас такой интересный прононс, я пытаюсь понять из какой ее части, уроженка севера или центра...
– продолжает выдавать мне тонкие намеки, что я деревенщина. Столичный регион находился на юго-востоке, в то время как равнинные просторы центра и севера Антуи были районами аграрными. Уж атлас своей 'родины' я изучила вдоль и поперек, благодаря обширной библиотеке господина Бошана.
– С южного побережья, но я уже долгие годы живу вдали от отчего дома.
Под легкий шепоток посетителей в зал вплывает тележка с накрытым металлическим колпаком блюдом и маленькой горелкой. И, конечно же, останавливается рядом с нашим столиком... Фламбе? И это все на что вы способны? Дорогой, да я в десять лет кухню чуть не сожгла, экспериментируя на тему груши в коньяке, а тут какая-то слива и шарик мороженого. Я вас умоляю!
И бровью не повела, пока мэтр Себастьян устраивал свое огненное шоу, на мой взгляд, он слишком широко размахивал руками, можно было и сдержаннее, но тогда бы пропал весь драматизм ситуации. Отпустив его со спокойной вежливой улыбкой, я не спеша расстелила вдвое сложенную салфетку у себя на коленях и перевела взгляд на своего кавалера.
– Это ваше любимое кушанье?
– Да, смею надеяться, что вы также его оцените.
– Не слишком люблю алкоголь в десертах, но карамельный запах божественен. Волшебно, - добавляю на анту. Закрепим в его сознании мою национальную принадлежность.
Надо сказать, я ходила по лезвию бритвы, но в приборах не запуталась, мороженое на ложечке не обсасывала, посудой не гремела, и удержалась от причмокивания над нежнейшим, тающим во рту десертом. Стоит ли вспоминать, когда я последний раз такое ела и когда отведаю еще. Хотя куда практичнее было бы столкнуться рядом с мясницкой лавкой, гляди обзавелась бы рулькой к завтрашнему обеду. Эх, не будем о грустном! Я искренне наслаждалась ситуацией, на какое-то время даже позабыла про вредного месье Клебера.
В голове созревал план, рисковый, но позволяющий решить часть финансовых проблем. Я привыкла держаться внизу, быть незаметной, когда по совокупности знаний и умений могла бы претендовать на большее. Оно понятно, что если тебя ищут по всей округе, а денег уехать хотя бы в соседнюю провинцию нет, то приходится таиться. Да и что я могла, бессловесная, даже пять лет назад? Но теперь ведь можно и рискнуть? Стезя прачки или горничной всегда будут открыты, может быть, пора повысить планку? Страшно, ох, как страшно.