Госпожа моего сердца

Кинсейл Лаура

Именно опасность, исходящая от Джиана, помогала Меланте заключить сделку с ними. Итак, она поклялась, что не выйдет за него замуж, что она поедет домой в Англию, что уйдет в монастырь и станет монахиней при условии беспрепятственного выезда из Италии. Добравшись туда, она уступит все свои права Монтеверде Риате, отказавшись удостоверять свои права вдовы Монтеверде и дочери матери-итальянки из Милана на наследство в Италии. Все это было очень хорошо для мужской руки и очень плохо — для женской.

Итак, клинок кинжала Аллегрето

и пока еще не написанное отречение сохраняли ей жизнь. Риата нуждались, конечно, в ее бумагах, удостоверяющих отречение от прав наследования. Но она не сомневалась, что они попытаются немедленно убить ее, если заподозрят в измене.

Настоящий дом Монтеверде умер вместе с Лугурио. Она не принесла ему наследника, а только смуглую черноволосую девчушку, которая умерла в младенчестве. Он делал все, чтобы защитить Меланту. Он обучил ее всему, что знал сам: утонченности и испорченности, греческому и латинскому, астрологии, хитрости, силе и харизматическому влиянию — учил быть и лисой, и волком, и хамелеоном всех цветов.

Всех, но только не белого. Лигурио учил ее не доверять никому, не быть искренней ни с кем. И поэтому, в конце концов, она солгала ему самому. Он умер с верой в то, что после его смерти она найдет убежище в лоне святой церкви, став монахиней в аббатстве, основанном им в горах Таскании, передав при этом церкви все земли и богатства Монтеверде. Она знала, как тяжело для него было осознавать, что его дом умрет, но все-таки лучше, чтобы все досталось Небу, чем попало в руки его злейших врагов.

Ее последним утешением больному было данное ею обещание, что она последует его слову и желанию. И она предала Небо и своего мужа. Она любила его, как отца, но его не стало. Церковь не получит ни наследства Монтеверде, ни ее саму, но не получат всего этого и враги Монтеверде: кланы Навона и Риата.

Она не сможет быть монахиней. Она не может проводить день за днем, молясь о душах умерших. Их было слишком много в ее жизни, она даже не помнила, сколько. Она может даже взроптать и начать спорить с Господом из-за них.

Нет уж. Если и суждено ей коротать свой век в каменных стенах, то пусть эти стены будут такими и в том месте, которые она выберет сама.

Процессия проследовала на большую ровную поляну, при подъезде к которой в глаза бросалось буйство красок — это стояли шатры: красные, оранжевые, голубые, пурпурные… Некоторые из них имели остроконечную форму и походили на замки. На всех шатрах развевались флаги. Около входа в каждом был вывешен щит с эмблемой рыцаря. Следуя за герольдами, шествие направилось мимо всего этого великолепия, мимо доспехов и оружия, оседланных с яркими попонами лошадей, огромного числа пришедших людей, низко кланяющихся в честь принца Эдварда и его брата.

Появление Меланты тоже было отмечено, но только особым образом. При ее приближении голоса и крики становились тише, а когда она остановилась у

зеленого, отороченного серебром, шатра, все разговоры вокруг прекратились вовсе. В бушующей толпе и гремящей музыке образовалось молчаливое пространство.

Ее Зеленый Рыцарь стоял рядом со своим боевым конем, уже одетый в доспехи, которые искрились и сияли на солнце. При ее приближении он встал на одно колено, обнажил свою голову и, склонив ее, произнес:

— Моя сеньора.

— Поднимись, мой любезный рыцарь, — проговорила она достаточно холодно.

Он встал на ноги, производя достаточно неблагозвучный звон своими доспехами. Она протянула ему свободную руку. Не поднимая глаз, он подошел ближе и снова встал на одно колено, чтобы она могла встать на другую, согнутую в колене, ногу. Меланта легко соскочила на землю, почти не коснувшись его рук. Бросившаяся было ей на помощь Кара опоздала.

Рыцарь снова встал. Меланта стала пальцем успокаивать Гринголета, который забеспокоился — рыцарь взял коня от своего горбатого слуги и подвел к ним.

Меланта с облегчением отметила про себя, что изогнутый рог исчез, а вместо него появился менее пугающий шип передней части брони, укрывающей коня. Глаза коня сейчас были прикрыты стальными шорами. Он тихо дышал и жевал удила. Рыцарь прикрепил серебряный шнур к поводьям и вручил этот шнур ей, в очередной раз поклонившись при этом.

Она в общем-то не ожидала, что окажется совсем одна с этим огромным конем, но горбатый оруженосец отошел помогать своему господину надеть шлем. Меланта поняла, к своему изрядному удивлению, что у рыцаря имелся только один слуга. Он сдвинул вверх забрало и с тревогой посмотрел на своего коня. Затем стал надевать покрытые металлом рукавицы.

Все обошлось. Он ухватил поводья своими стальными, толстыми из-за бронированных пластин, рукавицами. Толстые пальцы казались неповоротливыми, но он очень ловко орудовал ими.

Первый раз за сегодняшний день он взглянул Меланте прямо в лицо. Он ничего не сказал, но в его взгляде было что-то открытое и спокойное, без хитрости и недомолвок. Казалось, он ждал, хотя и без особой надежды. В его зеленых глазах было терпение. Ей показалось, что этим он был похож не безмолвные лесные тени: там за таким безмолвием прячется какая-то своя непонятная жизнь, скрываются свои непонятные желания.

Неожиданно Меланта поняла, что не знает, что сказать. И что ей трудно фальшиво улыбаться. Ей почудилось, что она падает… и вот, благодаря ему, оказалась на твердой земле.

Конь вскинул голову, зазвенев бубенцами. Она первой отвела глаза и кивнула ему.

Он повернулся, чтобы сесть на коня. Его оруженосец взял коня под уздцы, сдерживая его на месте. Рыцарь сел в седло, и оруженосец принес копье. Натренированным движением горбун подбросил его, и, пролетев по дуге, оно попало в раскрытую ладонь рыцаря. И замерло там.