Госпожа победа
Шрифт:
Ночью возле клуба — вот где. Поручик Бурцев…
— Поздравляю с удачным вылетом, — сказал Бурцев.
— Спасибо, — сказала Тамара. — Правда, у нас тут немножко поминки.
— У нас тоже. Трое — вместе с вашей летчицей… Еще семнадцать человек — во время боя за аэродром.
— Фатма Фаттахова. Вы ее помните?
— Такая полненькая, с красивой косой? — Бурцеву как-то неловко было вспоминать, что погибшую летчицу он видел только голой, и поэтому лицо ему запомнилось слабо…
Рахиль
— И еще два экипажа. Розы Циммерман и Марины Клюевой.
— Мне очень жаль. Женщины не должны так погибать.
— Никто не должен.
Бурцев кивнул.
— Чем вы занимались бы, если бы не стали пилотом? — спросил он через полминуты.
— Не знаю. Мама хотела, чтобы я стала прислугой. Представляете меня в фартучке и с наколкой?
— С трудом, — улыбнулся Бурцев.
— А вы? Если бы не пошли в коммандос?
— Не знаю… Я — человек, испорченный высшим образованием. Учился в Ковентри… Наверное, смог бы устроиться учителем математики. И гимнастики — на полставки…
«На меня западают интеллигентные мужики» — в том, что Бурцев «запал», сомнений не было. Вел он себя более чем сдержанно, но флюиды, которые исходят от «запавшего» мужика, ни с чем не спутаешь. Правда, майора Колыванова вряд ли можно было назвать интеллигентом…
— Я ненавидела математику и логику в реальном, — призналась она. — И в летном тоже.
— Значит, у вас были плохие учителя. — Бурцев смял одноразовую тарелку и бросил ее в мусорную корзину. — Математика дисциплинирует разум.
— У нас в реальном висел портрет Ломоносова с надписью «Математику уж затем учить надо, что она ум в порядок приводит».
— Так оно и есть.
— Я знаю одного человека, который говорил, что всех гуманитариев нужно в обязательном порядке заставить изучать математику и физику.
Бурцев кивнул.
— Это избавляет от волюнтаристских иллюзий, — подтвердил он. — Многим свойственно думать, будто всем станет темно, если они закроют глаза.
— Арт… тот человек примерно так же говорил.
— Ваш… друг? — поручик не привык вилять, сразу брал быка за рога.
— Мой муж, — она напряглась.
— Кто он?
«Мертвец», — от этого слова, хоть и не сказанного вслух, все внутри скорчилось и почернело. Среди всего полка «Вдов» она — настоящая вдова.
— Он офицер… Был офицером.
Бурцев потупил глаза. Прошедшее время с позавчерашнего дня перестало означать, что человек вышел в отставку.
— Пилот?
— Пехотинец. Из егерей-корниловцев.
— Вы получили «Кей-ай-эй»?
— Нет.
— Тогда еще не все потеряно, — но оптимизма в его голосе не было.
— Я надеюсь, — соврала она.
— Я…
— Последние новости! — откуда-то с порога закричал один из офицеров. В руке он держал пухлую пачку каких-то листов… Газет?
— Свежий «Русский курьер», ребята! Дамы и господа!
К нему кинулись, газета пошла по рукам…
— Лучниковская портянка, — процедила Тамара.
— Лучниковская — не лучниковская, — Бурцев взял низкий старт, — а пока что это единственная газета на весь Крым… — он бросился в толпу, разрывающую «Курьер» по листику.
Вернулся он через минуту несолоно хлебавши.
— Увы. Всеми номерами завладели ваши соратницы, а я — человек старомодного воспитания и драться с женщиной из-за газеты не буду. Еще пива? Или чего-то покрепче?
— Покрепче нам нельзя. — Пива, пожалуйста…
Бурцев отошел к стойке, а в Тамару опять вцепилась Рахиль.
— На что спорим, — лукаво сказала она, — что ты сейчас подскочишь до потолка?
— Поцелуй меня в… плечо.
— Никто меня не любит! А должны бы… Делаем фокус-покус, — она достала из-за спины свернутую газету. — Раз!
Газета развернулась и легла на стол перед Тамарой.
— Два!
«Три» она не услышала. Как вернулся с пивом Бурцев — тоже не услышала. Она не услышала бы и выстрела над самым ухом — все ее внимание поглотила первая полоса газеты «Русский курьер», на которой аршинными буквами было напечатано:
«ПОЧЕМУ МЫ ВОЮЕМ?»
А внизу — не такими аршинными:
«Капитан Верещагин — человек, который, кажется, знает ответ»…
Между заголовком и подзаголовком, как «Цельсь!» между «Готовьсь!» и «Пли!» — две фотографии, одна отличного качества, двухлетней давности, а вторая — мерзкая, явно переведенная с видеопленки, но на обеих — одно и то же лицо, до последней морщинки знакомое, уже оплаканное лицо…
Не помня себя, Тамара перевернула страницу и пробежала глазами текст. Вернее, его начало — прочесть всю полосу она не могла, ее распирали чувства, хотелось куда-то бежать и что-то делать…
— Сударыня, я идиот, — проговорил Бурцев. — Он — ваш муж?
Последний вопрос прозвучал уже Тамаре в спину.
В здание штаба поручик Уточкина влетела со скоростью лидера гладких скачек.
— Миссис Голдберг! — крикнула она. — Ваше благородие! Рут!
— Какого черта… — Капитан Голдберг поднялась с дивана. — Уточкина, что случилось? Пожар? Боевая тревога? Я сегодня посплю или нет?
— Мэм, я прошу разрешения поехать в Бахчисарай.