Госпожа трех гаремов
Шрифт:
— Амин! — раздавался негромкий голос сеида.
— Амин! — вторили ему.
На седьмой день, после вечерней молитвы, к сеиду пришел колдун. Он оказался такой же седой и такой же старый, как и Кулшериф, так же сгорблен долгими годами непростой жизни праведника. У них было много общего — каждый из них служил своему богу. И в то же время эти два старика, как никто из смертных, находились очень далеко друг от друга.
Язычник пришел без сопровождения. Он был одинок и величав, как огромный дуб, растущий среди скрюченного кустарника. Некоторое время колдун стоял в стороне,
— Ты, я вижу, не ждал меня?
— Нет, — откровенно признался сеид, — я сам шел к тебе.
— Спасибо за честь, — без улыбки отвечал язычник.
Некоторое время старики молча изучали друг друга. Слишком долго они не виделись.
За спиной Кулшерифа в немом почтении застыли мурзы и уланы, за спиной старца высокими кронами шумел лес.
Они знали друг друга не один десяток лет, когда-то вместе в одном медресе учились понимать незыблемые истины ислама. Но рок, а быть может, сам Всевышний распорядились по-своему — их судьбы разошлись, чтобы через многие годы сойтись здесь, на песчаном берегу Камы.
— Мы были друзьями. Помнишь? — заговорил наконец Кулшериф. — Как давно это было! Теперь ты отрешился от мира и забыл, что в жилах твоих течет капля крови Чингисхана!
— Зато ты преуспел в жизни! Но ответь же мне, уважаемый, где твой бог?
Он спросил так, словно они продолжали совсем недавно прерванный разговор, как будто между ними не было пропасти в несколько десятилетий.
Сеид ответил уверенно, показывая перстом в сумрак неба:
— Он всюду, но увидеть его невозможно!
— А моего видно всегда, — отозвался язычник, — и я постоянно ношу его с собой. Он придает мне силы! — Колдун разжал ладонь, и в его руке сеид увидел глиняную фигурку. — Так чей же бог сильнее?! Твой, которого невозможно увидеть, или мой, который всегда рядом? Своего бога я могу сотворить из дерева, из земли, даже из песка. А в то, чего никогда не видел, поверить трудно.
За спиной сеида повисло напряженное молчание. Ответа ждали все — мурзы, уланы, казаки. Только кони ничего не желали знать — спокойно водили длинными чуткими ушами, громко на весь лес фыркали, толстыми мягкими губами пощипывали весеннюю траву.
Кулшериф нашел в себе силы улыбнуться. Отвечал миролюбиво:
— Ты все такой же непримиримый, каким я знал тебя в юности. Все так же пытаешься разыскать истину. Жаль, что ты пошел по ложной тропе, вот она тебя и завела в этот колдовской лес. Но зачем нам ссориться? Я пришел к тебе не для этого. Наоборот, я прошу у тебя совета. Думаю, что ты поймешь меня. Так повелела моя госпожа, Сююн-Бике. Она считает, что ты способен предсказывать судьбы. Бике хотела бы знать, что нас ожидает в ближайшие годы. Ведь урусы строят на Казанской земле свой город.
— Я знал, что ты спросишь меня об этом, — отвечал мудрый старик. — Но мне не придется тебе отвечать словом, ты сам скоро все увидишь своими глазами. Вели принести мне чашу с водой.
Кулшериф махнул рукой, и просьба старца была исполнена: один из мурз поставил на землю перед
Отшельник поднял чашу с земли. Полил себе на ладони студеную воду, ополоснул ею лицо, а потом встал на колени и принялся что-то нашептывать. Заклинания были долгими — он то закрывал глаза, сидел неподвижно, а то открывал и начинал раскачиваться из стороны в сторону, будто под музыку, слышную только ему. Потом старик поднялся, подошел к чаше и тихо заговорил:
— Из-за долин, из-за крутых гор восходит молодой месяц. Из-за леса темного поднимается солнце. Поведайте нам, силы белые да силы темные, что же станется с Казанью-городом?
Колдун замер, а потом осторожно, словно опасаясь чего-то, заглянул на дно чаши.
— Смотри в воду, Кулшериф… На самом дне прячется судьба Казанского ханства.
Сеид обернулся лицом на восток, совершил ладонями святое омовение и заглянул в чашу. Через прозрачную воду он увидел медно-красное дно, гладкая поверхность которого отражала склонившиеся кроны деревьев.
— Я ничего не вижу! Ты обманул меня! — вознегодовал сеид.
— Смотри лучше, — ответил язычник, — и ты все поймешь!
Кулшериф снова приник к чаше. Прозрачная гладь воды слегка подернулась мутной пеленой, потом стала темнеть, пока не сделалась совершенно черной. В самом центре круга он увидел крест. Пламя… Полки царя Ивана… Горящие стены Казани… Разрушенные мечети…
Кулшериф закрыл глаза.
Когда он вновь заглянул в сосуд, то увидел лишь гладь воды, в которой по-прежнему отражались только зеленые кроны столетних елей и виднелось дно — шероховатое, медно-красное.
— Ты все понял? — спросил колдун.
— Да.
Бледное лицо Кулшерифа, заросшее белыми волосами, выглядело теперь невозмутимым.
— Значит, это… будет?! — только и спросил сеид.
— Ты видел все сам.
— Собирайтесь! — приказал Кулшериф. — Мы возвращаемся в Казань!
Заржали кони, предчувствуя обратную дорогу. Их копыта нетерпеливо сбивали луговые цветы.
Сеид, опираясь на крепкие руки мурз, забрался в кибитку и удобно расположился на мягких подушках.
Повозка, подминая под себя огромными колесами хрупкие весенние колокольчики, двинулась по песчаному берегу Камы.
Старик остался стоять, безучастно наблюдая за тем, как стража сеида загружала в возки огромные сундуки, потом развернулся и, опираясь на посох, пошел в глубь бора. Он отошел уже далеко, когда услышал за спиной чей-то быстрый шаг. Колдун обернулся и увидел казака, сжимавшего в руках ятаган. Язычник поднял клюку и медленно пошел навстречу.
— Значит, Кулшериф решил закончить наш давний спор… Спи! — прошептал он одними губами, глядя в глаза стражника.
Воин застыл, взгляд его сделался неподвижным, лицо окаменело. Колдун подошел вплотную, еще раз посмотрел в продолговатые глаза и чуть тронул казака посохом. Тот повалился, неуклюже подминая под себя ноги, ятаган выпал из ослабевших рук, острая кривая сталь распорола ему горло, и стражник, захлебываясь кровью, вдруг пробудился ото сна.