Госпожа ворон
Шрифт:
— А… ты… — начал Удгар.
— У меня нет молока, — отрезала женщина. Гленн вложил в ее руки девочку. — Она не будет спать вечно, Гленн, — пробормотала женщина, понимая, почему Инна такая тихая. — Всеблагая, ребенок в пути…
— Но ведь он сказал, что хотел забрать обоих детей, отчего ж вы не продумали, как будете выбираться с детьми.
— В самом деле, — проговорил Гленн, — отчего?
— Мы надеялись вывезти только Норана, — подала голос Шиада. — Он был достаточно взрослым, чтобы ехать, сидя впереди в седле, даже если бы лошади плелись. А Инна… с ней бы ничего не случилось. В самом худшем случае, если война затянется, ее бы отдали в монастырь, но оттуда ее всегда можно было бы забрать силой.
— Как-то
— Мне правда жаль, — Шиада, наконец, нашла силы на сострадание. Потом завела поводья в сторону, разворачивая коня, и выбралась на тракт.
Удгара затрясло — от горя и от вопросов, ибо самое немыслимое из предположений закралось в душу. Неужели та, из-за кого он претерпел столько ссор с родным сыном, вытащила его из лап предателей Страбонов? Неужели та, кого он невзлюбил заведомо, отказываясь признавать, что однажды ей стать храмовницей, провела его мимо всех стражников и невзгод, пряча и потворствуя?
Шиада никак не отзывалась и до конца пути больше не сказала Старому королю ни слова.
Колдовать другие лица больше не могло помочь. И, чтобы пройти границу Ладомаров и Архона, Шиада заставила себя растянуть завесный покров сокрытия на всю компанию. В середине продвижения по краю вражеского лагеря, Шиаду начало откровенно мутить от расхода сил: четыре человека, один из которых — плачущий ребенок, и три лошади в неустанном движении — такое не каждый день приходится прятать в завесном мире и вести потайными тропами. Внучку на этот раз вез сам Удгар, потому что было сразу ясно, что перво-наперво, Шиаде было бы хорошо усидеть в седле самой. И хотя они пробирались по обыкновению ночью, жрица всерьез переживала за успех.
Только когда Ладомары остались позади, Шиада смогла стянуть Скрывающий плащ и перевести дух. Жрица беспомощно цеплялась ослабевшими пальцами за поводья, кренясь все сильнее, пока, наконец, не выпала из седла на заботливо подставленное плечо кузена. Со лба градом катился пот, и разномастно-медные, сверкающие, как солнечные искры волосы, темнели, влажнея, и липли к вискам.
— Держись.
Жрица беззвучно шевельнула губами, ощущая, как тонкой струйкой сила перетекает в нее откуда-то еще. Укладывая женщину на землю, Гленн понял, что женское предплечье как в огне. Чуть отодвинув полы плаща, жрец увидел до боли знакомый браслет, который слегка подсвечивался необъяснимым мерцанием.
Весь путь Шиада и Гленн поддерживали связь, не говоря вслух. Это была особая ее просьба — не открывать себя владыке Удгару, и Гленн помог без вопросов.
Солнце стояло уже высоко, когда им удалось преодолеть вражеский лагерь. Ведь, хоть они вошли в него с часом Нанданы, путь на другую сторону занял немало времени.
Гленн отыскал укрытие — какое-никакое — в очередном овраге и до вечера решено было не беспокоить жрицу. В двадцати минутах верхом лежала крохотная деревушка, где Гленн смог купить немного молока.
К ночи Шиаду начало лихорадить, и стало очевидно, что до утра по-прежнему придется остаться в овраге, хоть бы это и доставляло массу очевидных неудобств.
Однако на следующее утро жрице стало существенно лучше и, собравшись с силами и расстреножив лошадей, Шиада, мелькая вокруг своего скакуна, как черная хищная птица, прощалась.
— Здесь наши пути расходятся, Гленн.
Друид кивнул.
— Я доставлю владыку Удгара в целости его сыну.
— Хорошо, — кивнула Шиада. — Вот, — она потянула массивный золотой браслет с предплечья. — Твой отец отдал мне его в день нашего прощанья. Он был мне неплохим оберегом. Надеюсь, тебя защитит также.
— Отец… отдал его те…
— Пожалуйста, Гленн, — попросила Шиада совсем по-сестрински. —
— Это не нам решать, — улыбнулся Гленн, надевая браслет отца. Он полюбовался им пару минут и с тоской поглядел на жрицу. — Спасибо.
Гленн коротко поцеловал Шиаду в губы.
— Светел твой день, — отозвалась Шиада, а потом впервые за дни пути посмотрела на Удгара открыто и прямо — с той решимостью, за которой видна готовность переступить через все препятствия одним широким шагом.
— Да убережет Всеблагая и Всевластная Молодого короля.
— Ш… — Гленн одернул сам себя, но Шиада обернулась из седла. — Передай ей поклон.
"Во славу Всеблагой".
Шиада накинула капюшон черного плаща, с которым не расставалась несмотря на то, что в этой полосе в подобной одежде было очевидно слишком жарко. Пришпорила животное и понеслась в бескрайнее море Ургатской степи, отделяющей архонские земли от Летнего озера.
— Не сердитесь на нее, владыка, — произнес, наконец, Гленн, глядя вслед удалявшейся всаднице. Надо было хоть как-то разрядить обстановку. — Она понимает ваше горе лучше многих, — добавил Гленн вслух для пущей убедительности.
— Думаешь? — как мог, Удгар удобнее и аккуратнее пристроил внучку, прижимая к себе одной рукой, а второй удерживая поводья. Но если конь рванет… Нет, Удгар даже думать не хотел о последствиях.
— Не стоит задерживаться, — приказал король. — Лагерь Агравейна неподалеку. Сможешь изменить нас на время?
— Стереть нас совсем я не могу, но преобразить наверняка получится.
Агравейн Тандарион, огромный, как утес, твердый, как алмаз, непоколебимый, как железо, и собранный, как навостренная гончая, перемещался по лагерю, как стрела. Напористо, уверенно, целенаправленно и не отклоняясь ни под каким ветром. За время расквартировки на границе с Иландаром архонцы воздвигли укрепления и по-прежнему занимались тем же, уплотняя стены, углубляя рвы, заостряя обтесанные колья. Фуражиры под охраной самых отчаянных и безбашенных головорезов вторгались в ладомарские и гуданские приграничья, разграбляли запасенное на зиму зерно, сырные головы, вяленое мясо и рыбу, бочками вывозили свежий эль, гречишную муку и мед, тащили редис и репы, тыквы и яблоки, телегами переправляли в лагерь изловленный скот и отъевшихся за лето кур и уток. Все мало-мальски ценное и съестное отнималось у врага. Не жалея жизней, солдаты Архона под знаменами с тремя скакунами, обдирали иландарцев до нитки. Сейчас набеги особенно выгодны — убранный урожай едва успели припрятать по амбарам.
В золотистых и облетающих цветах средней осени, хорошая жирная пища была особенно желанным даром.
Больше половины армии, однако, было расставленно по всем архонским границам, а частью — собрано в княжествах, граничащих с Иландаром. От каждой тысячи бойцов были направлены люди, налаживающие сообщение и подводу провианта из не сильно отдаленных провинций. Хотя, разумеется, первое правило войны Агравейн не забыл: людей бери у себя, еду для них — у врага.
Когда ему сообщили, что прибыл отец, Агравейн бросил все дела и кинулся отцу на грудь. Двое рослых, могучих мужчин обнялись, когда крохотная Инна была передана в руки заботливых сестер милосердия, обеспечивающих армию лечащими припарками и снадобьями. То не многое, что осталось им после смерти Виллины, трагически сообщил Удгар, когда вместе с сыном и Гленном расположился в главном шатре командования и склонился над колыбелью внучки. В отличие от Гленна и Шиады Удгар отчетливо понимал, что на переговоры едет за внуками, и несколько нянек и колыбелей ждали своих обитателей.