Гостиница
Шрифт:
– Бальтазар, положи золото перед яслями, только не урони, - говорила Роза.
– Мария, ты Матерь Божия. Не смотри так испуганно.
Шерон прошмыгнула по боковому проходу в коридор, где с флаконами благовоний ждали еще два волхва.
"Все дальше на запад веди нас, звезда, младенцу идем поклониться", пел хор.
Свет в коридоре и канцелярии по-прежнему не горел, но при свете, идущем из двери воскресной школы для взрослых, можно было видеть весь коридор. Дверь каминной была все так же закрыта.
"Позвоню в приют, - думала Шерон, -
Она прошла на цыпочках мимо открытой двери воскресной школы для взрослых, чтобы Мириам ее не увидела, а потом побежала вниз и открыла дверь канцелярии.
Там около письменного стола стояла Мириам. В одной руке она держала алюминиевый кувшин, а другой шарила в верхнем ящике.
– Ты не знаешь, где секретарь хранит ключи от кухни?
– Не знаю, - сказала Шерон. Сердце ее гулко билось.
– Мне нужна ложка, чтобы размешать шипучку, - выдвигая и задвигая боковые ящики стола, сказала Мириам.
– Наверное, секретарь взяла ключи с собой домой. Ее можно понять. В прошлом месяце украли ключи в Первой Баптистской церкви. Там пришлось сменить все замки.
Шерон с тревогой поглядывала на дверь каминной.
– Ну ладно, - еще раз выдвинув верхний ящик, сказала Мириам.
– Придется довольствоваться вот этим.
– Она вытащила пластмассовую линейку.
– Малыши не обидятся.
Мириам пошла было к двери, но остановилась:
– Они ведь еще не собрались?
– Нет, - сказала Шерон.
– Они еще репетируют. Мне нужно позвонить мужу, попросить, чтобы он вынул индейку из морозильника.
– Я вытащу индейку, когда приду домой, - сказала Мириам и пошла в библиотеку, оставив дверь открытой.
Шерон немного подождала и набрала номер приюта. Занято. Она приподняла руку, чтобы свет из коридора падал на часы. В приюте сказали, что приедут через полчаса. К тому времени репетиция кончится и в коридоре будет полно народу.
Меньше чем через полчаса. Хор уже поет "Мирра для меня, горький аромат ее". Осталось только "Ночь тиха" и потом "На радость миру", и ангелы ринутся за печеньем и шипучкой.
Шерон подошла к входной двери и выглянула наружу. Сотрудник приюта сказал, что температура ниже нуля, и действительно, автостоянку быстро засыпало снегом.
Нельзя в такую погоду выпускать людей на улицу босиком. Но и здесь их держать нельзя: в соседней комнате будут дети. Надо отвести их вниз.
Но куда? Только не в комнату хора. После представления хористы понесут туда папки для нот и балахоны, а дети побегут за своими пальто в комнаты для занятий воскресной школы. Кухня заперта.
В детскую? Возможно. Она на другом конце коридора, далеко от хора, но придется идти к лестнице мимо воскресной школы для взрослых, а там открыта дверь.
"Ночь ти-и-ха, свя-та-а-я ночь", - донеслось из храма, затем звук оборвался, и Шерон услышала голос преподобной Фаррисон.
Шерон еще раз бросила взгляд на дверь каминной и пошла в комнату воскресной школы для взрослых. Мириам расставляла на столе бумажные чашки. Она подняла голову:
– Дозвонилась мужу?
Шерон кивнула. Мириам смотрела на нее выжидающе.
– Можно съесть печенье?
– спросила Шерон, чтобы что-нибудь сказать.
– Возьми звездочку. Малыши больше любят Санта-Клаусов и рождественские елки.
– Спасибо.
– Схватив покрытую яркой желтой глазурью звездочку, Шерон вышла и прикрыла за собой дверь.
– Не закрывай, - крикнула Мириам.
– Я хочу услышать, когда кончится репетиция.
Шерон открыла дверь наполовину (она боялась, что, если открыть меньше, Мириам подойдет и распахнет ее настежь) и неторопливо пошла в каминную.
Хор пел последний куплет из "Ночь тиха". Осталось только "На радость миру" и благословение. Открыта дверь или закрыта, надо увести молодых людей сейчас. Шерон открыла дверь каминной.
Они стояли там, где она оставила их, среди складных стульев, и Шерон точно знала, что они простояли так все время, пока ее не было.
Мужчина немного впереди женщины, так же, как на улице, около двери церкви. Только это был не мужчина, а юноша, почти мальчик, с реденькой бородкой, как у подростка. Женщина была еще моложе, малышка лет десяти... Нет, очевидно, постарше: теперь, когда на них падал свет из полуоткрытой двери воскресной школы для взрослых, стало заметно, что девочка беременна.
Шерон как-то вдруг словно еще раз увидела все: неуклюжую грузность девочки и бородку почти мальчика; то, что они не стали садиться; то, что именно свет из двери воскресной школы для взрослых открыл ей не замеченное ранее. Она все еще соображала, скоро ли приедет фургон из приюта и как провести их мимо преподобной Фаррисон, но каким-то уголком сознания впитывала каждую мелочь, подтверждающую догадку, которая возникла, едва она открыла им дверь.
– Что вы здесь делаете?
– прошептала Шерон, и мальчик беспомощно раскрыл ладони.
– Эркаш, - сказал он.
И все в том же уголке сознания у Шерон родился план. Она приложила палец к губам. Жест, вероятно, был известен мальчику, потому что и он, и девочка вдруг встревожились.
– Вам надо пойти со мной, - сказала Шерон.
Затем сознание будто отключилось. Они втроем почти бегом миновали открытую дверь, вышли на лестницу, и Шерон даже не слышала громыхания органа "На радость миру явился Господь", она только шептала: "Скорей. Скорей!" - а дети не знали, как спускаться по лестнице; девочка повернулась и стала сходить, пятясь и опираясь ладонями о верхние ступени, мальчик помогал ей одолевать ступеньку за ступенькой, словно они карабкались по скалам. Шерон стала торопить девочку, и та чуть не споткнулась, но и это не привело Шерон в чувство.