Гостиница
Шрифт:
– Да ты же просто маньяк-убийца, обуянный манией несбыточного величия! – просипел мальчик. Что-то странное творилось с его голосом. – Жалкое ничтожество, возомнившее себя равным Богу.
– Неважно, что мы мним о себе, любезный мой оппонент, – лучезарно улыбнулся атаман-философ, – важно, что мы делаем… Приступайте, мальчики, – приказал он, махнув рукой. – А ты, Мессия, внимательно посмотри на своих апостолов, которые понесут в мир твое учение… Запомни их вдохновенные лица. Это они, держа в руках маленькое “икс-распятие” с твоей маленькой фигуркой на нем, будут звать погрязшее в рабстве человечество
– Чушь! – прокричал Мальчик, вглядываясь в пьяные физиономии своих палачей, взгромоздившихся на табуретки так, что они оказались на уровне его глаз. – Все это тысячу раз было!.. Но не было больших рабов в человечестве, чем тираны…
– Ну, зачем же сразу тираны? – покачал головой атаман, наблюдая за действиями пацанов. – Добрые советчики, духовные наставники… «Не обременяй ближнего своего любовью своей и не позволяй ему обременять себя… Свобода – единственное, что сделает тебя равным Богу и достойным его внимания. Бог никогда не снизойдет до рабов своих, но будет любезен с братьями… Не стой на пути человека, но и не допускай, чтобы он стоял на твоем… Отряхни прах раба с ног своих…» Звучит?.. Вот что принесешь ты в мир, Мессия… Поехали, апостолы, – распорядился атаман.
Мальчик почувствовал прикосновения гвоздей к своим ладоням, и острая боль пронеслась от них по всему телу. Он издал унизительный, как ему казалось, животный рев. Но тут же зажал его в себе, не желая демонстрировать слабость духа перед этой мразью.
Пацаны, ощущая раскоординированность своих пьяных движений, били не очень сильно. Из-за этого гвозди прошли сквозь ладони не сразу, а после двух-трех ударов. Конечно, каждый из палачей, как ни старался продемонстрировать свою ловкость, по паре раз все-таки промазал мимо гвоздя, пока не вогнал его по самую шляпку. Трудно сказать, раздробили они кости или нет, но было очень больно. Как ни держали тело веревки, но часть тяжести пришлась и на гвозди, которые, казалось, медленно и тупо раздирают ткани. В глазах темнело от боли, но в лицо бил резкий свет прожектора, заблаговременно передвинутого атаманом из-за спины вперед – он висел на какой-то трубе и свободно передвигался по ней, если потянуть за веревку.
– Вот теперь самое то, – донесся до Мальчика оценивающий голос атамана, – и мука, и тоска… Не только истерические женские, но и скупые мужские будут литься ручьем…
Мальчик собрал всю свою волю и открыл глаза, вынырнув из омута боли, которая, впрочем, никуда не делась.
– Ненависть? – участливо заглянув ему в глаза, обнаружил атаман. – Ну, это совсем негоже для Мессии… Впрочем, образу того, кто будет нести в мир мои идеи, это не повредит.
– Никакого твоего интеллектуального дерьма я нести в мир не буду! – прошипел с натугой Мальчик. – Лучше умереть!..
– О, – усмехнулся атаман, – это всенепременно, страдалец ты наш… Но все, что мне надо, ты понесешь, как миленький, ибо ты – раб мой… Я создам прекрасное твое евангелие от меня. И ты бессилен будешь бороться с образом своим, сотворенным мною… Однако прекрасно, что ты открыл глазки – историческое действо или спектакль для дураков продолжается!.. Твой выход, пресвятая дева
Она поднялась со стула, приняла нож и не очень твердой, но старательной походкой пошла к хресту.
– Какая восхитительная картинка! – воодушевленно воскликнул атаман. – Она обойдет весь мир и умилит его!.. Обнаженная юная пресвятая Дева Мария идет к еще более юному и обнаженному распятому на хресте Мессие, чтобы сделать его окончательно и бесповоротно святым… Оттяпает она тебе ножичком все твои половые излишества, боженька… Как пить дать, оттяпает… Она обет такой дала – кастрировать всех эликов за то, что они над ней надругались… Око за око… Гениталии за гениталии…
– Садисты, – просипел Мальчик. Тело его от жара прожектора вспотело и медленно-медленно скользило вниз из-под веревок, все сильнее обвисая на гвоздях. Мальчик делал героические медитативные усилия, чтобы не потерять сознание от боли.
Девчонка подошла к распятию и подняла голову вверх. Еще детские мужские принадлежности Мессии нависали над ней подобно маленькому заварочному чайничку. Она вдруг живо представила, как из него льется «заварка» и, не удержавшись, захихикала, сделав шаг назад.
– Какого хрена, Дева Мария? – нахмурился атаман. – Ты портишь мне весь спектакль своими неуместными хиханьками.
От этих слов она захихикала еще пуще.
– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул атаман. – Дура на мою голову!.. Подставьте ей табуретку, не дотянется, – приказал он.
Пацаны шустро подставили под хрест табуретку.
Она легко заскочила на нее и подняла голову. Их глаза встретились. Немая сцена длилась секунд десять-пятнадцать. Потом атаман не выдержал.
– Не тяни резину, сучка!.. Пора кончать!..
Девчонка вздрогнула от окрика и, протянув левую руку, приняла в нее «чайничек», отставила правую с ножом, как бы замахиваясь, и вдруг, потянувшись, коснулась губами в легком поцелуе «носика» «чайничка».
– Извращенка! – прорычал атаман сзади.
– Нет! – повернувшись к нему на табуретке, звонко ответила Девчонка. – Он не такой, как все, и не заслужил этого… Я не хочу!..
– Ну, и черт с тобой! – махнул рукой атаман. – Слезай… Только ведь теперь долго подыхать будет… Однако, – задумался он на мгновение, – однако, гениальная импровизация, пресвятая!.. Один оргазм с меня, – шлепнул он проходящую мимо Девчонку по голому задику.
Та замахнулась было, но атаман, игриво хихикая, отскочил, и она прошла к своему стулу.
– Да, – подтвердил атаман, – предвижу ниагарские водопады слез умиления, хотя и было сыграно на грани… А я дурак! Чуть было не испортил образ… Кастрированный Мессия – это неэстетично. Не приняли бы… Пущай подыхает не спеша…
Мальчик промычал что-то нечленораздельное с хреста.
– Уж не обессудь, Мессия, – вздохнул сочувственно атаман, – такая уж ваша судьба мессийская… Чем дольше будешь подыхать, тем дольше будут помнить и боготворить… Но ты не сумлевайся, – хихикнул он, – сегодня же тебя воскрешу. Не буду трое суток гноить, как Бог-отец сыночка своего. Так что мучайся спокойно… А мы пока твоим фантоматом займемся, чтобы со скуки не сдохнуть. Вот только выпьем еще разок с апостолами твоими… Ну-ка, все к столу!